Либерализм как инструмент переформатирования мира

Либерал в традиционном понимании этого слова – сторонник частной собственности, , демократических свобод (либертадос – свобода) слова, собраний, печати, совести, свободы предпринимательства и ограничения роли государства в экономике.

После окончания Второй мировой войны, с принятием Всеобщей декларации прав человека 1948 г., либерализм как политическая идеология была намеренно гипертрофирована положением о приоритете прав человека и гражданина перед обществом и государством, что дало возможность использовать её в качестве троянского коня или даже как таран в борьбе с коммунизмом, где, наоборот, утверждался приоритет коллектива перед индивидом.

Не гармоничное соотношение прав и обязанностей индивида перед обществом, а приоритет прав личности перед государством. Таким образом неолиберализм не выправлял перегиб в этих отношениях, а создавал подобный перекос, но только в обратную сторону. В 1975 г. вместе с Хельсинским пактом о нерушимости границ в Европе, СССР подписал в пакете с этим и декларацию соблюдения прав человека, что позволило Западу дать законную основу движения диссидентов в странах социализма.

Вот такой тип либерала-диссидента советских времен и пытаются расплодить ныне через агентов влияния компрадорского капитализма в России, где коллективизм веками являлся доминирующей чертой национального менталитета.

Другой фронт атаки на нравственные и социальные устои российской цивилизации идет через попытки внедрения Ювенальной Юстиции, основанной на абсолютизации положений Декларации прав ребенка от 20 ноября 1959 г. Абсолютизация принципа свободы гражданина и ребенка вне увязки с интересами общества и семьи является сегодня обоснованием для вмешательства как во внутренние дела суверенных государств, так и в семью органов социального надзора.

Что общего в либерализме и коммунизме? Абсолютизация своей доминирующей идеи. Для коммунистической идеологии это интернационализм, либеральной – свобода индивида, переходящее в своеволие и выражающаяся в праве творить всё, что вздумается по принципу: что не запрещено – то разрешено.

«Для пролетариата нет Отечества. Его Отечество – Интернационал» - это ленинская догма способствовала прикрытию позорного предательства национальных интересов в «похабном» Брестском мире 1918 г. Потом, в целях сохранения коммунистического режима, Сталин через Коминтерн призвал международный пролетариат беречь свое «социалистическое Отечество», страну «победившего социализма» – СССР.

Но, наверное, памятуя о подобном и не очень успешном призыве Ленина: «Социалистическое Отечество в опасности!» в январе 1918 г., Сталин, после прихода к власти в Германии Гитлера, стал возрождать русский патриотизм с такими его яркими представителями как Александр Невский, Дмитрий Донской, Суворов, Кутузов.

Интернационализм и либерализм с их «идея превыше всего» для защиты Родины не годятся. Возможно, Сталин понял это в отношении интернационализма, который является сутью коммунистической идеологии.

После 1945 г. в «холодной войне» с СССР, Запад во главе с США, успешно использовал идеи либерализма в идеологической борьбе с коммунизмом. И после крушения Советского Союза, встроил троянского коня либерализма в экспорт цветных революций по всему миру, продолжая использовать этот инструмент для утверждения своего политического, экономического и идейного господства.

"Либерал демократия видит общество как "открытую систему", как "открытое общество" (Карл Поппер). Оно может быть сведено к небольшой группе индивидуумов, а может теоретически распространиться на все человечество. Либеральная демократия оперирует с атомарными индивидуумами, которые могут в зависимости от обстоятельств перегруппировываться в различные коллективы.

"Демос" здесь – простая условность, не имеющая органических границ и строго закрепленных качеств. Как только контракт исчерпывает свое значение, он может быть расторгнут и заключен новый.
Манипуляция массовым сознанием: скрытый тоталитаризм либерализма

В США, несмотря на провозглашаемую полную "толерантность" ("терпимость") в отношении различных мнений, как и в любом другом политическом обществе, существует строго определенная зона конформизма, и все, что в нее не попадает, становится объектом "изоляции", "вытеснения" и "репрессии".

Нонконформный политический язык в Америке так же, как и везде, преследуется, но либеральная парадигма такова, что в ее рамках это происходит менее явно, более гладко и незаметно, нежели в других политических системах.

Вместо доминации единого мнения и единого источника декретов здесь утверждается доминация двух мнений, между которыми каждый может сделать выбор. Однако, поскольку эти два мнения проистекают из общей языковой матрицы, то "свобода выбора" сводится к довольно узкой – в "языковом смысле" – возможности. Выбор здесь осуществляется не между конформизмом и нонконформизмом, но между различными версиями конформизма.

Любопытно, что крупнейший современный лингвист Ноам Хомский, являясь одним из ведущих теоретиков структурализма, вместе с тем занимает в отношении политической системы США самые критические позиции, воплощая собой политически последовательный и фундаментальный нонконформизм – в языковом плане.

С точки зрения Хомский, вся американская политическая система основана на манипуляции массовым сознанием, где рациональная деятельность полностью подменена технологиями внушения, навязывания заведомо обозначенных позиций, выдаваемых за "демократический выбор" или "свободное исследование". Хомский разоблачает "softi deology" как форму "скрытого тоталитаризма" и "фальсификацию демократии".

Хомски показывает, что, как только дело доходит до постановки под вопрос базовых элементов "политического языка" США, в игру вступают классические репрессивные методы, только в более изощренной и "лицемерной" форме.

Это свойство любого "политического языка" и элиты, основывающей свое господство на его использовании, – защищаться от революции и нонконформизма. Поэтому, в сущности, в таком положении дел нет ничего нового или оригинального.

Негодование структуралиста Хомского вызывает не столько сам этот факт, сколько вопиющее противоречие между претензией американского общества на "открытость к любому мнению", на "полную толерантность", на "свою противоположность тоталитарным и автократическим обществам" и реальным положением дел, при котором основные параметры соотношений власти и масс, ее одностороннего и императивного третирования остаются по сути такими же, как в других – более откровенно тоталитарных политических системах, превосходством над которыми американская система так гордится...

С точки зрения философии политики, XXI век знаменует собой начало глобализации "языка современности" в его либеральной версии (как наиболее точно соответствующей парадигмальному уровню), противопоставленного различным континентам "политического бессознательного".

Если принять версию Фукуямы, то сопротивление "бессознательного" есть остаточная инерция, с которой глобализация справится сравнительно легко. Если согласиться с Хантингтоном, то это вопрос более сложный, и прежде чем полностью упразднить архаические архетипы цивилизаций, Западу придется пройти несколько промежуточных фаз: вначале позволить цивилизационным границам проявить себя (через столкновение друг с другом), а потом – после серии конфликтов и локальных войн – представить либеральную модель как единственное "спасение" и приемлемый для всех "новый мировой порядок", способный укротить "неснимаемые иными способами противоречия между цивилизациями".

В любом случае стартовые условия обозначены в такой картине довольно определенно. В мире существует только один признанный, полит-корректный "политический язык", основанный на либеральной идеологии и навязывающий себя как безальтернативную матрицу всем остальным секторам человечества.

Это и есть политическое содержание глобализации, которая строго тождественна "вестернизации" и "модернизации"."
http://gigabaza.ru/doc/1689-pall.html