Сны.

-- Сел и поехал. Тебе нужны все эти пересадки? У нас сел, вышел у себя. Всё – убеждал ЕГО кто-то удивительно похожий на знакомца по работе, но ОН отчего-то не фиксировал, кто такой: говоривший воплощал в себе черты всех знакомых работяг, а предложение звучало заманчиво. Не надо отпрашиваться с работы, мчаться в метро, ехать полчаса до вокзала, стоять очередь за билетом, потом ждать поезда, громыхать до нужной станции. Очень заманчиво. ОН согласился.
-- Ладно – сказал знакомый незнакомец – я скажу ребятам, что ты подойдёшь…
ОН шёл по вокзалу и одновременно депо. Знакомец сказал, просто иди по перрону, к нему подойдут, ОН и шёл. Настроение, правда, было неважнецкое, что-то тревожило, ОН стал думать, что поступил не правильно, нужно было ехать привычным маршрутом, но не остановился. Шёл вдоль грузового состава, вагоны для перевозки угля, щебня. Внезапно в одном из них раскрылись двери. ОН успел даже удивиться, двери в грузовом поезде? Но мысль растворилась. И хотя к нему не подошли, понял: приглашение. Странное, но оно. Зашёл внутрь. Двери, вернее стена тут же закрылась. «Однако» - озадачился ОН и стал осматриваться. Рёбра жесткости из мощных швеллеров, скрепляющие кницы, пайолы под ногами. И как ехать? К тому же под открытым небом. Нет, зря согласился, в предчувствие дурного сжало сердце. Но в поле зрения стали попадать предметы, говорящие о том, что в этом вагоне действительно перевозились люди. Распечатанные картонные коробки и даже маленькие настилы, остатки еды и прочий мусор, оставляемый человеком, сломали сомнения. К тому же поезд тронулся, а сверху послышалось:
-- Не высовывайся.
Он вскинул голову, успев заметить, как исчезла за бортом чья-то голова.
-- Как это получилось у него? – в голос удивился ОН, и опять мысль незаметно растворилась – что ж, не высовываться, значит, не высовываться, но мне что, стоять всю дорогу, два часа почти.
Однако бэушные коробки, поддоны и настилы подсказали: на них сидели, и даже лежали. ОН приступил к сооружению подходящего ложа. На удивление, угольный контейнер оказался весьма чистым, по крайней мере, железо не пачкало одежду и руки, хотя ощущения не из приятных: холод и не много жирно. «Зато бесплатно и до места» – успокоил ОН себя. Поднял один из маленьких настилов, положил так, чтобы можно было лечь, ноги или согнуть, или упереть в стенку. «Смотри-ка, и плёнка есть, на случай дождя, видимо». Плёнка оказалась чрезвычайно загаженной. Во - первых набралось воды, поскольку лежала она на поддоне, свисла в щели между досками, но хуже было то, что все провисы эти заполняла капуста, капустные листы, если быть точнее, и кое-какие из них ну очень напоминали её же, но в переваренном виде. Просто говоря – это была блевотина. «Мерзость какая, не надо мне» - передёрнуло его. К тому же субстанцию украшали использованные по значению презервативы. «Вот так – подумал ОН – что значит половой инстинкт, совокупляются в любых условиях», и продолжил осмотр. Перепрыгивая через пайолы, внезапно очутился перед какой-то каморкой. «Откуда взялась»? Движимый любопытством, с опаской приблизился к двери. Железо; окрашено зелёной краской, в иных местах поржавело, длинная ручка - приваренный к двери обыкновенный пруток – блестела отшлифованная бесчисленными прикосновениями, подсказывая, что помещение обитаемо. ОН открыл дверь. Обыкновенная рабочая каморка. Не большая – два метра на три. Стандартный стол на тонких трубчатых железных ножках, на столешнице затёртая клеёнка. Четыре стула под ним, такие же разбитые. Маленькое возвышение справа от стола, под занавеской. Простейший ситец. Он приподнял ткань. Что-то типа каморки. Подумал: «потом осмотрю». Ещё самодеятельный стол у одной из стенок, узкий, заставленный посудой. Электрический чайник, электро плитка. Рядом со столом рукомойник, узкое зеркало, а сбоку фотография из журнала: смеющиеся люди, один, на переднем плане – знакомое лицо, но кто, не вспомнилось. Кран, не смеситель. В столе встроены шкафчики. Скорей всего с продуктами и не нужной посудой. Так и оказалось. После детального осмотра, ОН сел на неудобный продавленный диван в ожидании прихода хозяев… Его разбудили голоса и звук скрежета по железу. Вокруг сновали люди в замызганных спецовках. Дверь хлопала постоянно: это входили и выходили работяги. Какой-то старичок обрабатывал напильником и наждачкой деталь. ОН не удивился тому, что кухонный стол невообразимым способом превратился в рабочий верстак с тисками.
-- Проснулся, чувак, ну ты и спать.
Кажется это обращение к нему. Он повернул голову и удивился, но не оторопел, хотя с ним разговаривал мужчина со знакомым лицом с журнальной фотографии, причём на самой фотографии.
-- Давай, заходи, хватит уже дрыхнуть – звала его фотография – рассказывай, кто такой.
Очень знакомое лицо. Приветлив, улыбается белоснежной улыбкой из-под влажных чувственных красных губ и плотных чёрных усов, аккуратно подстриженных. Большие темно-карие глаза, прямой, не много хищного вида нос. «Что? Меркури?» – соображал ОН, поднимаясь. Подошёл к фотографии с изображением ожившей группы мужчин, и сам очутился внутри фото. Вернее, внутри каморки, спрятанной занавеской, ОН так и не осмотрел её. О чём разговаривал с мужиками, находившимися внутри каморки, тоже не запомнил, но ему объяснили, что состав встал на аварийный ремонт, который, бог знает, сколько продлится. Сам понимаешь, у нас на железке чёрт – те что творится: смотри, вон, Степаныч на руках подгоняет шатун к движку, не мыслимо, так что, можешь погулять по окрестностям, чтобы время убить: да, и приготовься, будет громко, как выйдешь. Так и оказалось; его оглоушило сразу, как он открыл дверь. Дико бухал молот, сотрясая вагон, тонко и пронзительно визжали болгарки, всюду сыпались искры от сварки. Угольный контейнер превратился в настоящий ремонт - строительный цех. ОН решил последовать совету «Меркури», так определил для себя человека с фотографии. Через разобранный борт контейнера вышел в город. На вокзал. Повертел головой, и не спеша побрёл вглубь здания. При таком адском грохоте заблудиться не возможно. Но ОН всё же заплутал в незнакомых помещениях: шум незаметно стих, а потом вовсе оказался на улице, рядом с вокзалом. Попытка вернуться увела его ещё дальше в город. ОН метался с одной улицы на другую. Мысль спросить дорогу не приходила в голову. Всякий раз ему казалось, что вот за тем домом окажется вокзал, иногда это так и было. ОН кидался к входу, шёл в толпе людей, стремившихся к билетным кассам, но неизменно оказывался в городе. Тихо зашумел дождь, по мостовым потекли ручьи. Хотелось есть и пить. Стоя в подворотне, ОН с тоской смотрел на нити дождя, и понимал, всё, пропал.
-- Мужчина, пойдёмте со мной, я вас проведу, вам ведь на вокзал надо.
Голос был чудесный. Перед ним стояла миниатюрная девушка, может, молодая женщина. Она участливо смотрела на него снизу верх.
-- Не отвечайте, я поняла сама. Пойдёмте.
Девушка: сумочка с длиной ручкой через плечо, спортивный костюм, туфельки. Русоволосая. Симпатичная. Но обыкновенная. Она вела его через бесчисленные помещения, наполненные людьми, гомоном и запахами еды. Жареная рыба, картошка с луком и мясом, аромат кофе. ОН сглатывал голодную слюну. Проводница заметила:
-- Скоро придём, я вас накормлю.
Он не стал задаваться вопросом, каким образом это произойдёт. Сил расспрашивать не было. Действительно, они оказались на перроне. Уже вечерело, посреди разобранного вагона стоял огромный молот, вокруг копошились рабочие, но молот заглох. Команда уборщиков мела мусор.
-- Мой дом вон там, видите, близко, успеем и поесть и вернуться – сказала девушка – поедемте вместе, мне тоже надо на дачу. Я всегда езжу так…
Дом старый и дощатый. Комнатка обклеена обоями, местами отваливающимися; приглушённый свет от старого абажура – цвета апельсина с коричневыми оборками по краю - свисающего над круглым столом застеленного клеёнкой в квадратик, навевал покой. Что они ели ОН не определил, просто был сыт наконец-то, о чём говорили, тоже не знал. В памяти фиксировалось только симпатичное лицо и шевелящиеся губы. ОН вдруг подскочил:
-- Сумка, моя сумка, висит снаружи у кандейки, там всё, документы и кошелёк. Блин.
-- Побежали – вскочила и девушка.
Уже приближаясь к каморке, он увидел, как его сумка мирно висит на ветке дерева, но мысли – откуда в вагоне оно появилось – не возникло. Сдёрнув с ветки, лихорадочно проверил содержимое сумки. Облегчение его было немыслимым. Полный порядок. Никто не позарился. Уф. ОН благодарно посмотрел на девушку:
-- Спасибо, не знаю, как благодарить за помощь.
-- Не стоит, я пойду к себе, за своей.
Молодая женщина повернулась и пошла. Он с удовольствием смотрел на движение ягодиц и бёдер. Видел, как поднимается в горку, к своему старому дому. В конце концов, отвернулся. «Пойду в каморку, надо же узнать, эти ребята не группа ли «Квин» в самом деле? Звучит, конечно, бредово, но почему нет»?
Это была группа «Квин». Общались долго, все прекрасно говорили на русском. Потом их позвали:
-- Будем давать концерт – сказал Фреди - «шоу мас гоу», знаешь эту песню?
-- А то – хмыкнул ОН, и быстро спросил, пока ребята разбирали инструменты – а где концерт?
-- На вокзале.
-- Просто на вокзале? – удивился.
-- А что такого – улыбался белоснежными зубами Фреди – мы ребята простые, куда зовут там и выступаем. Приходи.
Группа шумно вышла. ОН пожал плечами и поспешил выйти вслед, но не в вагоне, ни на вокзале никого не увидел. Собственно, как и других людей. Где только что сверкало и визжало, царила тишина. Одиноко стоял молот. Всё было чисто выметено. ОН снова пожал плечами, осмотрелся. Торцевой стенки вагона на своём месте не оказалось. Подумалось: «наверное, молот через неё доставляли». Через снятую дверь виднелся пригорок, на котором стоял тот самый дом. «С девушкой» - улыбнулся ОН. Внезапно его нестерпимо потянуло ещё раз увидеть свою спасительницу. ОН подумал, что идти недалеко, к тому же ему будет видно, если вдруг начнутся работы по демонтажу молота, так что успеет вернуться, если что. Решив так, быстрым шагом двинулся к домику. Остановился у порога, ещё раз поглядел на разобранный вагон, довольно маленький с такого расстояния, хотя оно было не большим – никакой «движухи» не было – и постучался… Девушка лежала на кровати всё в том же спортивном костюме и плакала.
-- Что случилось? - обеспокоился ОН.
-- Смотри – сказала она, стягивая штаны: гладкие белые бедра багровели страшными пятнами.
-- А что это такое?
-- Не знаю – пожала плечами девушка – какая-то болячка.
-- Болит?
-- Нет.
ОН подошёл ближе, девушка заплакала громче:
-- Что это такое? – всхлипывала она.
-- Когда появились синяки?
-- Не синяки, не знаю что. Как пришла домой, обнаружила. Сразу после, как тебя повстречала. Что делать – то?
-- Не знаю – виновато сказал ОН, и подскочил как ужаленный:
-- А сколько я времени у тебя нахожусь?
-- Уже вечер.
-- Что?
ОН бросился к дверям. Выскочил, и не глядя по сторонам помчался к вагону. Пути были девственно пустынными. Состав ушёл без него, но с его сумкой, в которой было всё. Сердце бешено колотилось. ОН с тонким визгом сел, держась за голову, в которую вонзались иголки боли…
Повалил тяжёлый мокрый снег. От холода стучали зубы. ОН метался по вокзалу в поисках кассы, хотя ни денег, не документов при себе не было. Всё уехало в злополучном составе, но ему просто необходимо было отыскать кассу. До этого ОН пытался уехать с автовокзала, тогда ещё стояло лето, но свободных мест в автобусах, как следовало ожидать, не было, хотя ОН видел, как отходили от окошечек обладатели счастливых билетов. ОН мог бы уехать на пригородной электричке, но в очередной раз не повезло. Снова не успел добежать до перрона. Люди бежали, а он стеснялся. Двери вагона закрылись ровно в тот момент, когда ОН поднялся на перрон. Ему могло повезти ещё раз. Собравшиеся на перроне местные жители, опоздавшие на электричку, дождались прихода паровоза на угольной тяге, штурмом овладели тремя вагонами, едва приспособленными для поездки людей, битком набитыми, с закрытыми окнами – спасение от удушливого дыма. Он пристроился в вагоне, стоя, в окружении пьяной гоп-компании, которые бросали на него откровенно вызывающие взгляды: мешал им пить. Пришлось делать вид, что ничего не происходит. Как и почему снова оказался на перроне ОН не помнил. Терзал голод, стояла зима, вечер… Народ равнодушно сновал мимо. ОН знал точно, что кассы должны быть на вокзале, но не находил их. Совершив очередной круг вокруг вокзала и внутри его помещений, вышел на улицу, где мокрый снег сменился сухим и шершавым, а температура воздуха упала градусов на пять – семь, (по ощущениям), в бессилии и тоске вертя головой по сторонам - пропотевшие ноги в лёгких летних кроссовках отчаянно мёрзли – увидел импозантно одетого гражданина. В бобриковой шляпе из прошлой эпохи, золотые в тонкой оправе очки, дублёнка с меховым воротником, ботинки на толстой подошве. В руках кожаный портфель горчичного цвета. Прохожий поравнялся с ним, и ОН в отчаянии выкрикнул:
-- Вы не знаете, где кассы, не могу найти?
Мужчина остановился, укоризненно посмотрел на него сверху вниз, он был очень высоким:
-- Нельзя так напиваться в неподобающем месте и виде, как вы одеты, юноша? Сейчас зима, если Вы заметили. Хотите умереть? Вот кассы прямо перед Вами. Их недавно туда перенесли.
ОН посмотрел в сторону, куда указал неизвестный гражданин, сразу поняв, что не видел нового здания из-за густого подлеска елей, высаженного вдоль фасада, но как не видеть огромных красных букв на крыше, кричащих о том, что кассы здесь? Новенькое здание горело огнями, стеклянные двери поминутно разъезжались в стороны, впуская и выпуская людей. У него выступили слёзы, ОН повернулся поблагодарить гражданина, но оказалось, что того нигде не видно. «Куда делся?» - мелькнула мысль, а ноги сами несли в долгожданное тепло обогреться, и пойти в полицию, должны помочь отправить домой, по крайней мере, так поступала в другие времена милиция. Выдавали справку, по которой можно было сесть в поезд…
До касс ОН не дошёл… Стояла холодная весна, ветер пронизывал, яркое солнце не грело. Прораб показывал на строительные леса, затянутые зелёной сеткой:
-- Видите трубу?
Обращение во множественном числе относилось не только к нему, рядом стоял ещё один, одетый в спортивный костюм, но в лакированных туфлях.
-- Вам надо выставить вокруг неё леса. Справитесь? Кто-нибудь ставил леса?
-- Я – тут же выкрикнул подручный – без проблем, босс.
-- Тогда я пошёл. Всё уже поднято, так что вам только собрать.
-- Пошли, посмотрим, чего там делать – сказал незнакомец, проводив взглядом спину прораба – а ты леса ставил когда-нибудь?
-- Не - а - ответил ОН.
-- Почему, ты же говорил, что на фасаде работал?
-- Да, но леса ставили монтажники, там целая наука.
-- Да какая наука – махнул рукой «спортивный костюм – поднимай рамы да крепи.
Они поднимались с яруса на ярус. Уже на третьем ОН почувствовал, что-то не правильно. Леса сильно раскачивались. На седьмом они ходили ходуном. А оставалось ещё пять и труба. «Не закреплены» - ахнул ОН. Ноги стали ватными, тело само вжалось в стенку, из сразу пересохшего горла вырвался хрип:
-- Стой.
Владелец лакированных туфель резко повернулся, леса со скрипом качнулись, отрываясь от вертикали сантиметров на двадцать.
-- Тихо ты – снова хрипнул ОН – грохнемся.
-- Почему? – недоумевал спортивный костюм.
--Не видишь, леса не закреплены.
-- А должны?
-- Ты что никогда не был на лесах? – обомлел ОН.
-- Не-а – беззаботно улыбнулся незнакомец.
-- А говорил, собирал – недоумевал Нн.
-- А жрать ты хочешь? – вопросом на вопрос ответил тот.
-- Хочу.
-- Вот видишь. Так что пошли, осталось не много. Только осторожней. Эх, зря ты мне сказал, я тоже теперь зассал. А почему мы можем грохнуться? Леса ведь тяжеленые, должны стоять под собственным весом.
-- Чувствуешь, как ветер их раскачивает, не закрепить к стене, рано или поздно упадут. Сплошь и рядом такое было.
-- К трубе привяжемся.
-- Вообще идея. Только осторожнее.
На щитах образовались горы строительного мусора: они шагали по кучам отбитой штукатурки, огибали глыбы застывшего раствора, обрывки защитной плёнки от стеклопакетов трепал сильный ветер, оглушительным хлопаньем встречая каждый новый порыв. Конструкция раскачивалась уже открыто и угрожающе. На девятом ярусе возникла проблема: леса оказались разорванными, секции соединяла доска, полтинник, метра четыре.
-- И чего теперь? – спросил спортивный костюм, страх отчётливо читался в его глазах.
-- Как-то надо пройти - пожал ОН плечами.
-- Над бездной - взвизгнул незнакомец – нет, я хоть и дурак, что связался с тобой, но не самоубийца.
Спортивный костюм невероятно ловко заскользил по стойкам, как заправский моряк по трапу, вниз.
«Козёл, сам всё затеял и слинял, а что я скажу прорабу, он надеется. Да и без денег край наступил - размышлял ОН, прижимаясь к стене – труба вообще-то не высокая, метров пять, не больше. Стойки двух метровые, стало быть, выстроить нужно не больше трёх ярусов, то есть двенадцать секций. Справлюсь, пожалуй, а деньги все мои. Перейти по досочке на другую сторону, там торец, а, значит, ветра нет. Ну, ладно, всё более – менее складывается». Внезапно леса начали рушиться, ОН зажмурил глаза, резко повернулся к стене, раскинув в стороны руки, буквально влип в неё. Когда отгрохотало, открыл глаза и обомлел. Оказалось, что стремление выжить удержало его на почти несуществующем выступе, скрюченные в судороге пальцы рук намертво вцепились в выбоины в стене, а под ним зияла пропасть, и на дне торчали во все стороны обломки труб. Силы как-то сразу ушли. «Мамочки моя» - мелькнуло в голове…
Вырвалось:
-- Ни фига себе крыша.
ОН сидел на остром коньке одной из многочисленных изломанных крыш, соединяющихся в одно целое. «Замок, мать его так. Откуда? Смотри-ка, не разбился, а должен был. Повезло». Повертел головой, оглядываясь. Всюду виднелись башенки, хребты крутых скатов. Вертелись или стояли в недвижимости флюгера. Из печных труб в ясное небо вились почти невидимые глазу струйки дыма. «Дай-ка вспомню, как я здесь очутился. Памяти никакой не осталось»».
ОН пришёл на стройку, хотя это было странно, ведь работал ОН в жилом помещении. А тут стройка. Масштабный проект. Низкое плоское здание раскинулось на гектары. Битком строительной техники. Самосвалы сваливали привезённый песок в кучи, экскаваторы перегружали тут же его в другие мощные грузовики, и те с рёвом, надсадно воя, увозили материал со стройплощадки. «Чего они это с места на место перевозят, странно»- удивился ОН. Не многочисленные рабочие в ярких жёлтых и красных спецовках месили непролазную глину, с трудом вытаскивая и переставляя ноги в высоких сапогах. Где-то визжали «болгарки», грохотали перфораторы и отбойники. Башенные краны таскали в небе связки арматуры и контейнера с раствором. « Крышу уже заливают, туда-то мне и надо». Заметив огромный проём в стене направился к нему, не обращая внимания на то, что его «цивильные» кроссовки обляпанные глиной походили на блоки из глины. Внутри здания было сухо. Он оказался в котловане, но за ним виднелись готовые помещения и ярко горел свет, блестели кафельные полы, рабочие – монтажники ходили чистые, в бахилах на обуви. «Сдают объект - понял ОН – блин, а у меня своя работа не готова». Подобное с ним уже произошло на другом объекте. Тогда восстанавливали какой-то Храм – красавец: огромное здание посередине длинного подъёма на высоком холме. Храм был гигантским настолько, что строительные леса собрали даже не из бруса, а обтёсанных брёвен, диаметром сантиметров двадцати. Полуразобранные штабели их стояли повсюду. Брёвна эти оказывали угнетающее ощущение. Какие размеры у внутренней лепнины, на реставрацию которой его и пригласили, если даже леса вон какие? Однако снизу казалось, что ОН справится. В отличие от полностью снятой штукатурки, обнажившей красный древний кирпич – сотни и сотни квадратных метров - непосредственно его работы казалось не много. Семь капителей венчали полуколонны, и шесть ордеров меж ними на вогнутой плоскости купола. Он согласился, но когда поднялся наверх, ужаснулся - коринфские капители были выше его в три раза, ордера в два. К тому же до ордеров нельзя было добраться. Его заверили, что леса поднимут, а он начинал работу. Сроки. Ему тогда уже не понравилась тишина на стройплощадке, какие сроки, если на объекте нет кроме него никого. И ОН действительно не справился, но не потому что, не смог профессионально, а по причинам объективным: леса так и не подняли под купол, стены тоже не были оштукатурены. Время шло, его вызывали несколько раз, ОН приходил, но ничего не мог сделать. Потихоньку про него забыли, но удивительно, лепнину чудным образом восстановили. К нему претензий не предъявили, аванс не потребовали вернуть. На этом объекте ОН подписался на реставрацию двух жилых комнат. Когда соглашался, то и предположить не мог, что это за комнаты. Его обвели вокруг пальца, как выяснилось. Комнаты оказались огромными дворцовыми залами, сплошь усеянными лепниной и позолотой. Помощь ему обещали всестороннюю. Действительно, была выделан целая команда молодых лепщиков, но в коллектив он не влился. Мало того, что работал ОН иначе, чем они: быстро и с качеством на твёрдую четвёрку, поскольку давно убедился, что «отлизанные» до совершенства модели в результате отливки и монтажа на высоте ничем не отличались от просто добротно сделанных, правильно установленных, и правильно отреставрированных по месту, так на дух не выносил бесконечное хвастовство молодёжи друг перед другом. Модели они делали идеально, но долго, причём большую часть времени пробалтывали. Время работ явно затянулось, хозяева предупредили его о не хороших последствиях. Поэтому ОН спешил добраться до своих комнат, будь они не ладны. Выскочил в сверкающий зал, похожий на вокзальный – к нему бросились секьюрити – в таком виде, нельзя, идёт приёмка, втолкнули в ближайший дверной проём. ОН оказался на заводе. И завод был знаком. «Господи, зеркалка - пронеслось в голове – сколько лет прошло». Когда – то ОН работал на зеркально-фурнитурном заводе, а это был филиал. «Посмотрим, что изменилось». ОН начинал работать в цеху обрамлений зеркал, работал до самого конца, когда сначала его цех, а потом и весь завод не развалился. Остались до сих пор не проданные станки, столы по кроению стёкол, огромные обдирочные камни для гравировки и изготовления фацетов. Стоял вечер, или утро; раннее мартовское, было холодно и темно. Тихо. Редкие лампы проливали тусклый свет, помечая небольшими кругами проход по цеху: раскрытые и снятые двери выравнивали температуру внутри и уличную. Стало зябко. Кто-то где-то ещё работал. Им никто не интересовался. За стеклянной перегородкой пара рабочих перетаскивала огромные элементы лепнины из помещения на улицу. В его время гипсом не занимались. На обрамление шли полиэфирные смолы, вредная штука до жути, вообще-то. Ностальгия сжала грудь. «Н-да - вспомнилось - хорошее время было, весёлое. Всё кипело». Мысль обожгла, ему же надо на работу. «Господи, как я тут – то оказался». ОН кинулся обратно, но вернуться не получилось, всё время ОН попадал не туда. Бесчисленные помещения разной степени готовности, гастарбайтеры, недоумевающе глядевшие на него, и отмахивающиеся от расспросов. В попытках вырваться из плена прошлого ОН очутился вовсе в другом городе, где проходил практику после учёбы в ПТУ. Зашёл в административное здание, просто посмотреть. Не вероятно, но его вспомнили, хотя прошло больше тридцати лет. Конторские женщины. Он не помнил ни одну из них, не подал виду, улыбался, вслушивался в быстрый женский щебет, что-то отвечал, стараясь выглядеть таким же радостным. Когда все понемногу успокоились, попросил разрешения прогуляться по заводу. Открыл тяжёлую, зелёную и промасленную дверь. Всюду стояли станки, фрезерные, токарные. Большая часть работала, наполняя помещение гулом. Из кабинок сварщиков, не до конца проглоченный вытяжкой стлался сизый дым. В его время здесь заливали блоки и плиты, но времена меняются и домостроительный комбинат перепрофилировали. Вспомнил, если пройти через первый цех, попадёшь в здание руководства. Не тут – то было. ОН снова заблудился, бродил по пустынным узким коридорам, низко наклоняясь, заглядывал в боковые двери, толстенные с колёсными запорами, похожими на двери бомбоубежищ. Иногда видел комнаты с открытыми дверями, и сидящих за печатными машинками стенографистками, шёл туда, но ни разу не до шёл ни до одной из них, постоянно оказываясь в пустом безлюдном коридоре. Досадуя, спустился в цех. Большая часть станков не работала. Его окликнули:
-- Новенький, чего это ты переоделся, а норму кто за тебя будет делать, папа Карла – к нему направлялся чумазый молодой парень в берете с папироской в зубах – оборзел, да?
За спиной нахала в глубине цеха встали с деревянных сколоченных из досок ящиков ещё несколько работяг, уже в возрасте. ОН хотел сказать, что не работает у них, чисто пришёл поностальгировать, но глядя на увесистые ключи в руках мужчин, понял, не поможет.
-- Хорошо, где станок?
-- И чего - осклабился молодой парень – не переоденешься, так будешь?
-- Пусть, отстань от него, не хочет не надо – остановил задиру пожилой мужчина – вон он – показал рукой на, почему-то, особняком стоящий станок – там листок с план – заданием.
ОН нехотя поплёлся к агрегату, а очутился в раздевалке. Понимая, что его сочтут беглецом, похоже, применят в дело ключи, с замиранием в сердце начал лихорадочно стаскивать с себя замызганную робу, (когда успел переодеться?), но не успел, двери распахнулись и раздевалка наполнилась гогочущими работягами. Не обращая на него внимания, они удивительно быстро разоблачились, и кинулись в помывочные помещения. ОН не успел даже как-то среагировать, как остался один.
-- Ну и чего ты стоишь тут, разява – толкнула его неизвестно откуда появившаяся уборщица, древняя старуха в застиранном до белизны бывшем синем халате – останешься без воды. Ухари эти её быстро используют
-- Я в туалет хочу, бабушка – сказал ОН.
-- Это плохо, попробуй вон туда зайти – указала она черенком на неприметную дверь почти рядом с ними
-- Почему плохо? – удивился ОН.
-- Увидишь. Не работает ничего – прошамкала старушка и не спеша принялась возить мокрой тряпкой по полу. Пожав плечами, ОН открыл дверь. В нос ударила невыносимая вонь, почти телесно причинив боль. Огромное помещение, вниз вела широкая лестница без перил. Над простыми отверстиями на корточках сидели люди, курили, переговаривались. Мочевой пузырь давило нестерпимо, но здесь он физически не смог бы продержаться и тридцати секунд. Закрыл дверь, оглянулся.
-- Попробуй вон там – прошамкала старуха – хотя вряд ли пустят.
Он побежал к желанному жёлтому зданию, но старуха оказалась права. «Не положено с улицы – сказал халдей, сидевший за стеклом в своей каморке – там попробуй» - махнул рукой. Там, это посредине крутой лестницы, расположенной в башне, где обнаружилась открытая дверь с табличкой « wc», но заглянув внутрь ОН оторопел. Унитаз висел на краю деревянного настила, почти в воздухе, к тому же к нему не было пути. Не получилось у него и в следующем пункте его мытарства, обычном деревенском сортире, поскольку дерьмо вылезало наружу из переполненной ямы. Ещё один туалет, обычный деревенский, стоявший наверху мусорной кучи, большой, развалился, как только ОН, с обратившимся в камень мочевым пузырём, рванул на себя дверь. Пришлось мчаться обратно в раздевалку: ОН ринулся вниз по широкой лестнице, с дикой радостью увидев, что дальняя половина помещения теперь свободна. По мере спуска, стал понимать, про что намекала уборщица, говоря о том, что ничего не работает. Ступеньки становились всё более скользкими по мере спуска. Почувствовав не ладное, посмотрел на свои ноги, и обалдел - где обувь? - а когда ступил на ровную поверхность, выяснилось, почему пустовала вторая половина туалета. Пол был по щиколотку залит зловонной жижей. ОН замер в растерянности, из последних сил сдерживая рвущуюся из нутра жидкость, но рядом встал грузный мужик в «болотниках», деловито достал свой аппарат и пустил, с облегчением вздохнув, длинную толстую струю прямо в это болото. Покосился в его сторону, хмыкнул:
-- Ссать-то надо. Ты босиком, тоже дело, а я всегда сапоги одеваю, загажено тут, дальше некуда.
ОН, приседая, судорожно начал расстёгивать ширинку, но по лестнице буквально скатилось с десяток женщин:
-- Время вышло – кричали они – пошли на хер отсюда мужики.
ОН отвернулся: «да пошли вы сами, сучки – яростно выругался про себя, и улетел в блаженство - я уже не могу».
-- Давай, мужик – кричали женщины, бесстыдно поднимая юбки, подолы платьев, стягивая джинсы. Помещение наполнилось громким шумом: брызги летели во все стороны, долетая до смеющихся лиц, но облегчающиеся не обращали на них внимания, моча вырывалась из белых задов, текла по ляжкам… ОН зашёл в баню. Никого. Душевые кабинки опустели, воды в кранах не было. Пробуя все соски и лейки, проходя один ряд скамеек за другим, набрёл на маленькую парилку, где в шайках, оставленных прямо на скамейках, остывали её остатки: и температура воздуха здесь была на пару градусов выше, чем в общем помещении. ОН начал обмывать обгаженные ноги, а оказался сидящим на крыше неизвестного замка. « И что теперь делать, как спуститься – думал ОН, оглядывая крутой скат - если только аккуратно доползти до той трубы, там какой-то приступочек, потом, кажется, балка, тянется вплоть до крыши пристройки, от которой до земли метра может три останется. Если опуститься на руках, то падать придётся всего полтора метра. Надо рисковать, а то сидеть невмоготу, режет до кости». ОН осторожно спустился к трубе. На крохотном пятачке встал на ноги, размять затёкшие колени и мышцы, держась за кирпичную кладку трубы. Решился и вступил на балку. Балансируя руками, дошёл до её конца и понял, что попал окончательно. Казавшаяся спасительницей сверху балка оканчивалась в двух метрах от крыши пристройки. Надо было возвращаться на пятачок. Но путь к спасению всё же был. Под ним стоял обычный дом с ухоженным хозяйством: огород, парники, сад. То, что до дома было метров десять высоты, его не смутило. Спрыгнул. На земле с замиранием сердца направился искать калитку, но его ждал очередной неприятный сюрприз, клубки колючей проволоки по верху забору, а из-за угла дома угрюмая, видимо, голодная, овчарка не спускала с него глаз. «Что ж такое-то» - едва не разрыдался ОН, но взял себя в руки. И вдруг оказался внутри другого двора, рядом с собачьей конурой, из которой уже высовывался огромный алабай, принюхивающийся, но ещё не заметивший его. ОН спешно заскочил в дом, благо дверь оказалась рядом. Внутри стояла тишина. ОН прислонился к закрытой двери, ощущая толчки извне, страшный зверюга пытался взять её штурмом. ОН нащупал щеколду, запер дверь, облегчённо выдохнул, обернулся и увидел хозяйку дома: полную в домашнем халате женщину. Черпая поварёшкой наваристый, аппетитно пахнущий борщ, разливая порции по тарелкам, она сказала приятным голосом:
-- Будем обедать…
Семья проводила его до калитки, приветливо попрощались.
-- По тропинке, пройдёшь деревню, и вниз, там и будут твои шлюзы – объяснили дорогу женщины. Бабушка, мать и три дочери. ОН был сыт, спокоен. Поблагодарив семейство за гостеприимство, пошёл по улице. Не пройдя и половины пути, почувствовал, как сердце сжалось в тревоге. Опасность, снова опасность… Уличные псы медленно сколачивали стаю. «Нападут» - сообразил ОН, побежал что было сил через гороховое поле, до виднеющегося на краю лесочка, забраться на дерево. Собаки нагоняли. Молча, без лая. ОН мчался по гребню невыразимо крутого оврага, склон которого зарос деревьями. Поняв, что не успеет, прыгнул в бездну. Удары были чудовищными, его отбрасывало, как мячик: от стволов деревьев, каменной, как казалось ему, травы. Вообще-то, ОН должен был разбиться по всем физическим и механическим законам, определяющими земное существование, но вышло так, что достигнув подножия оврага, ОН встал, отряхнулся, абсолютно не пострадав, вышел на песчаную плотно утрамбованную бесчисленными прохожими дорогу, и направился к месту купания местных завсегдатаев и детворы. ОН купался до посинения. Все разошлись и разбежались – прогнал начавшийся дождь - а он всё купался. В воде никакие собаки ему не страшны. Наконец, дрожа от холода, в тысячный раз убедясь, что псов поблизости не наблюдается, покинул свою защиту…
ОН вертел в руках приглашение в клуб на вечер поэзии. Замысловатое оформление билетика, некая абстракция: ломанные линии, кубики, штрихи, цветовые пятна. Какая-то авангардная вечеринка. «Сходить, что ли? И где это»? ОН присвистнул, прочитав адрес, напечатанный с другой стороны бумажки. Другой конец города, но потянуло…

Продолжение следует.