ЭРОТИЧЕСКАЯ САГА - 10

ЭРОТИЧЕСКАЯ САГА – 10

или НОВЫЙ ДЕКАМЕРОН


ГЛАВА ДЕСЯТАЯ


ДАЖЕ СЛЕПАЯ КУРОЧКА
ИНОГДА НАХОДИТ ЗЁРНЫШКО


Прошло пять лет. Не сказать упоительных, но внешне вполне счастливых. Клаудио обзавёлся собственным делом, от которого отрывался не обязательно для жены, но и для неё тоже. Анна вовсе не думала ревновать, хотя перепадало ей лишь немногое из того, что доставалось другим.


Восполняя недостающее на стороне, совершала это не с прежней наивностью и безоглядностью, а, как и положено умудрённой опытом женщине, с точным глазомером и безукоризненным расчётом. Отчего удовольствия не убавилось, а самоуважение повысилось.


Не станем углубляться в, представляющий несомненный интерес, анализ того, как из покорной обстоятельствам статистки сексуального безудержья, безоговорочно подчиняющейся изыскам часто сменяющихся «режиссёров», женщина превращается в самодостаточную партнёршу в очередном танго любви. Хотя и в этом случае оставалась ведомой, но согревала мысль, что выбирает даже тогда, когда мужчины находили её сами. Определяя / поначалу просто в качестве умственного развлечения, а затем вполне осознано /, кто из них мог бы сойти за утешителя, не подвергая опасности её репутацию.


Двусмысленность происходящего шерстила её совесть, но смиряться с тем, что мужчинам принадлежат права, которых лишены женщины, не собиралась. Ей нравилось ходить по лезвию ситуации, ощущая некоторую неудовлетворённость в том, что муж, несомненно, что-то подозревающий, а, возможно, о чём-то догадывающийся, не делает её участницей трагедийного действа, а лишь легкого фарса, персонажи которого, оберегая собственное спокойствие, не заглядывают в чужие душевные закрома.


Напрочь лишенная аналитических способностей, она исходила из сиюминутных ощущений, а посему, каждое мужское тело, оставляющее её равнодушной, записывала себе в прибыль, уверенная, что очередная неудача не только не лишает, но даже увеличивает шансы на успех. Такова женская арифметика, без учёта которой мужчине не следует жениться.


Такие игры, и связанные с ними опасности, придавали смысл и интерес её существованию. Нередко случалось мысленно возвращаться к тем временам, когда бросалась в разврат, как в омут, но преходящие минуты сладостного забытья завершались тайным покаянием и возвратом к праведным намерениям. А поскольку, не осложняя жизнь, вносили приятное разнообразие в её течение, стали восприниматься как данность, с которой приходилось считаться.


Это не означало, будто муж сделался для неё помехой, или, будем осторожны в определениях, безразличен. Напротив, в постели ничто не осложняло их отношения, если не считать его отказов заниматься любовью при свете дня. Её так и подмывало узнать, распространяется ли запрет только на неё, но не нашла в себе смелости нарушить установившееся равновесие. А он, живой и легкий в общении, обладал всеми признаками умного мужа: не надоедал, не следил, не попрекал прошлым, изощрённости жены в сексуальных ласках не удивлялся, и хотя сам не давал к ним повода, но, по мнению Анны, относился поощрительно, что выражалось в обязательном поцелуе в плечо, и никогда в губы.


Кроме того, и это самое важное, он всем сердцем полюбил Агнесс, теперь уже, и его дочь, и возился с ней так, как не смог бы или не захотел неизвестный, но настоящий отец. А девочка росла красавицей, умненькой и сноровистой. Искренние восторги окружающих, вполне удовлетворяли родительское самолюбие и честолюбие. А чем ещё может оплатить ребёнок родительскую любовь?


Единственное, что смущало Анну, незаладившиеся отношения с дочерью. Возможно, потому, что ребёнок чутче, чем взрослые, реагирует на душевную раздвоенность близких ему людей. Ничем внешне не проявляя своего безразличия, Анна, тем не менее, не смогла скрыть того, в чём открытая детская душа, при всей её наивности, улавливала очевидное противоречие. Когда мама брала её на колени, Агнесс старалась как можно быстрее сползти с них и перейти под опёку, специально нанятой пожилой женщины, очень к ней привязанной напоминанием о давным-давно умершей дочери.


Но едва появлялся, вернувшийся с работы Клаудио, как малышка устремлялась к нему и не отпускала от себя ни на мгновение. Даже срочное дело, требующее уединения, не отвлекало от неё отца, и она играла у его ног до самого отхода ко сну. Кстати, укладывать её спать, тоже входило в его обязанности. Неуклюжие попытки Анны самой заняться дочерью, заканчивались обычными для детей капризами, а проявление родительской воли — рёвом, так что ничего другого не оставалось, как признать своё поражение.


Зато рядом с отцом Агнесс утопала в блаженстве, зная, что принадлежит ей безраздельно. Он с ней гулял, кормил, помногу разговаривал, с серьёзным видом интересуясь её мнением по пустяковому поводу, и даже устраивал некое подобие спора, всякий раз соглашаясь с её правотой, что не могло не нравиться, и не отражаться, отнюдь не в лучшую сторону, на её характере.


Но особенно дороги были ей вечера, когда отец раздевал её ко сну, и утра, когда помогал одеваться. Происходило это не часто, но когда происходило, воспринималось, как праздник. А уж когда целовал и обнимал, восторгу не было предела. Она обхватывала ручонками его шею и всем телом прижималась к нему. Анна, присутствовавшая при этом, как-то сказала:


– Поневоле создаётся впечатление, что ты готовишь её для себя.


Клаудио поглядел на жену исподлобья, и, не выпуская девочку из рук, спросил:


– Как давно ты пришла к такому выводу?


– Давно, хотя осознала не сразу.


В дальнейшем тема не получила продолжения, но супруги не считали её исчерпанной. На Клаудио замечание жены подействовало отрезвляюще, а на Анну произвёл впечатление взгляд мужа, словно застал её, подсматривающую за ним в замочную скважину.


Да и как отказаться от счастья приникать к девичьему телу, непохожему ни на одно из тех, что бывали в его руках? Как пренебречь её восторгом, когда интуитивно, без всякой задней мысли, но с врождённой женской заданностью обстоятельствам, Агнесс чувствовала в нём не только отца, но и мужчину. И восторг, ею не осознанный, передавался ему, превращая приёмную дочь в виртуальную любовницу. Необходимость в осторожности была очевидной. И он медленно, но верно приучал себя к тому, что давалось нелегко, поскольку лишало неожиданных, но приятных минут забытья.


Ведь, в сущности, ничего ужасного не происходило, даже принимая во внимание угадку жены. Во влечении к неродному нет ничего предосудительного. У него хватило бы радостного терпения на долгое ожидание, когда девочка созреет для перехода в новое для себя состояние. Но мы не в лесу, а в обществе, привычно завидущем к успехам «выскочки», только дай повод для сплетен, а уж оно распорядится им по своему усмотрению. И не став ограничивать себя в общении с ребёнком, твёрдо решил выдать Агнесс замуж, как только это будет выглядеть естественно и, следовательно, прилично.

Борис Иоселевич

/ продолжение следует /