Нора под миром, главы 22-24

ГЛАВА 22. Бермудский Треугольник

В первый миг им показалось, что ничего не изменилось. Всё то же солнце, всё та же зелень. Но стоило закрыть ладонью левый глаз и произнести магическое слово, как иллюзия немедленно пропала. Бермудский Треугольник был таким же мёртвым, как и деревня в этом мире.
- Нам придётся всё время закрывать левый глаз ладонью, чтобы видеть реальность, - предупредил Наташу Лён.
Так они и пошли через лес, крича в холодном, протухшем воздухе. Искали, звали Катю.

Совок для углей валялся на земле. А сама девочка спала, свернувшись в клубок, внутри гнилого пня. Тот имел углубление в стволе, подобно большому гнезду, всё сплошь устланное мягкой коричневой трухой. Ребёнок выглядел здоровым, только перемазался немного. Лён с Наташей не решились показать девочке реальность этого мира. Поэтому обоим пришлось отнять от глаз ладони.
Иллюзия немедля восстановилась, снова сквозь листву засветило солнце. Снова зачирикали птички, зашумел ветер в кронах, снова стало жарко и по-лесному душно. Роскошные лесные папортники заполонили всю поляну, а дряхлый пень превратился в волшебную избушку. Была она сказочно весёленькая и совсем нестрашная.
Внутри всё было так же сказочно. Вышитые рушники на стенах, забавные деревянные лавки, весёлая посуда на полках, раскрашеные свистульки. Сама Катька спала не на полу, а в кроватке, похожей на огромную скорлупу грецкого ореха, в какой спала сказочная Дюймовочка.
Кто живёт тут, в этой избушке? Пока ребёнок не проснулся, Лён и Наташа обследовали домик, заглянули на чердак. Хотя это и иллюзия, но она создана с какой-то целью. Кого должны изображать тени, "живущие" тут?

На чердаке не было ничего подозрительного. Берёзовые веники наполняли всё пространство под крышей здоровым духом сохнущей листвы. Были и другие травы. Стоял открытый сундук, на его краю висел небрежно брошенный сарафан для сказочной невесты. На крышке примостился жемчужный кокошник. В углу лежали гусли. И ещё несколько сундучков горкой. А поверх шкатулочка из малахита.
В маленьком окошке мигали солнечные лучи. Здесь было всё чудесно.
Лён закрыл ладонью глаз. Иллюзия немедленно испарилась. Их ноги стояли, как на полу, на высоких обломках старого пня. Лён немедленно потерял равновесие и упал на землю. А Наташа осталась в воздухе, как на опоре. Ненадёжные хрупкие пластины полусгнившей древесины держали её, острая щепка верхнего края даже не смялась. Лён закрыл левый глаз. Наташа с интересом смотрела на него через квадратное отверстие, ведущее на чердак. А сам он лежал у подножия деревянной лестницы.
Раздался детский смех. Проснувшаяся Катька хохотала над забавной сценой. Она выскочила из своей кроватки и теперь перегибалась со смеху, показывая пальцем на Лёньку, валяющегося так по-дурацки на полу.

История, рассказанная девочкой, была занятной. Она действительно отправилась на поиски сокровищ и немного заблудилась. Но тут ей повстречалась баба Яга! Катька хотела зареветь, но баба Яга была не злая. Она сказала, что не обидит. И привела её в такой домик. Тут так здорово! И ещё баба Яга сказала, что Катька может приходить сюда как только пожелает, только надо придти в Бермудский Треугольник и сказать "пусти меня"! Она может играть в этом домике! Тут наверху такие игрушки! Сейчас она им покажет! И Катька ринулась по лестнице наверх.
Игрушки в самом деле были хороши. Шары, в которых плавали картинки. Кораблики, которые поставишь на большое блюдо, сами начинают плавать. Куклы, которые вертели головами и плясали. Гусли-самогуды. Зеркало, в котором меняются наряды на том, кто смотрится в него. Малахитовая шкатулка с драгоценностями. Лён быстро зажал левый глаз рукой и тут же отнял её. Всё щепки и гнилушки, вместо драгоценностей - сухие ягоды рябины. Вместо жемчуга похожие на рыбый глаз ягоды бересклета.

- А что ты ела? - спросила Наташа.
- Никакого супа! - торжествующе воскликнула девочка. - Одни конфеты!
Встревоженные этим заявлением, они последовали вниз. Лён и Наташа хорошо помнили, что еда в этом мире ненастоящая. Чем эта баба Яга накормила ребёнка?
В берестяном нарядном туеске лежали разные конфеты. Лён опять зажал глаз. В простой берестяной баклаге лежали в самом деле настоящие конфеты. Только не такие нарядные, как иллюзорные. А как раз те, которые они купили в сельмаге и отдали бабке Евдокии.
- А что ты всё за глаз хватаешься? - спросила наблюдательная Катька. - Болит?
Не успел он ничего ответить, как она тоже закрыла свой левый глаз ладонью, но ничего не произошло. Катька посмотрела вокруг одним блестящим глазом и тут же потеряла интерес к игре.
- Наверно, ты забыл сказать лир-от. - шепнула Наташа.
Ничего он не забыл. Вовсе не обязательно всякий раз произносить его. И вообще это не волшебное слово. Можно на любом языке сказать "видеть". Главное - внутренняя сила. То, что называют волшебством. У Катьки не было волшебной силы, она и не увидала. А у Наташи, выходит, есть?!

- А где сейчас баба Яга? - осторожно поинтересовалась Платонова.
- Не знаю, - беззаботно отозвалась девочка. - Она мне подарила домик. И ещё сказала, что познакомит с другой девочкой. Я смогу тут с ней играть! В деревне так скучно! Мама всё время занята на съёмках. Ты с Лёнькой тоже где-то бегаешь. Никого знакомых нет. Варюхи меня прогнали, сказали, что я петуха украла. Больно надо мне их петуха! Да! Баба Яга сказала, что покажет мне Борзилку! Он тут у них в деревне!
- А как к маме возвращаться, она тебе не показала? - совсем испугалась Наташа.
Катька очень удивилась. А что тут долго думать? Взяла да и пошла!
Постепенно путём осторожных расспросов они выяснили, что девочка не знает, что попала в какое-то другое место. Она полагала, что избушка стоит в Бермудском Треугольнике. А деревня, о которой говорила добрая баба Яга - просто другая деревня. Борзилко обиделся на Лешего и убежал туда. Непонятно было только, какая часть из её слов вымысел, а какая от этой подозрительной бабы Яги. Хуже было другое: девчонка ни в какую не желала уходить из дома. Ещё бы! Здесь так сказочно чудесно, ей обещали подружку, никаких супов, такие чудные игрушки!

Они вышли на волю. Снаружи было всё чудесно. Замечательные, как на картинке, ёлки. Берёзовая рощица, какой не было в Бермудском Треугольнике. Пышные папортники заполоняли всё пространство впереди. Среди листвы играло солнце. Упоительные запахи леса. Прямо от дома вела тропинка. А на тропинке сидели две лисы.
- А вот мои лисички! - воскликнула Катька. Зверьки внимательно рассматривали людей.
Лёнька и Наташа одновременно приложили ладони к левому глазу.

На серой пепельной земле сидели два картуша. Маслянистые глаза их перебегали с одного гостя на другого.
Некоторое время Лён молча рассматривал хищников, потом отнял ладонь от глаза. На тропе опять сидели две лисы, не полетнему рыжие и пушистые, словно с картинки. И всё так же рассматривали людей.
- Они говорить умеют! - похвасталась Катька. - Ну-ка, скажите что-нибудь!
- Откуда они здесь взялись? - спросила одна лиса другую.
- Не нравится мне это, - заныла знакомым голосом вторая лиса.
Догадка пришла очень быстро. Лён тайком вытащил иглу и показал её двум лисам. Те вскочили и попятились.
- Ты зачем моих лисок испугал?! - рассердилась девочка. - Я вот скажу бабе Яге!
- Кать, а может, она тебя конфетками откармливает, чтобы съесть? - спросила Наташа.
- Ну да! - усомнилась та. - Это всё сказки, мама говорит. Бабы Яги девочков не едят. И вообще их не бывает.
В голове ребёнка царила каша. Бабы Яги не бывает. Но с конфетами бывает. Обычно лисы разговаривают лишь в мультфильмах. Но в Бермудском Треугольнике всё может быть.
- Интересная бабуся получается, - пробормотал Лёнька.
- Надо уходить, пока эта добрая тётя не вернулась, - ответила Наташа.
- Не велено! - с тявканьем выскочил из-за ёлки один рыжий сторож. И тут же заскочил обратно.
- Да, - серьёзно отвечала Катька. - Баба Яга не велела уходить. А то она не приведёт мне девочку. А мне одной всё время скучно.
- Кать, мама беспокоится, - убеждали её. - Здесь по лесу картуши гуляют. Вчера вон Динару чуть не съели!
- Никто её не ел! - раздалось из-под ёлки.
Лён закрыл глаз рукой и посмотрел туда. Два картуша выглядывали из норы в земле, тараща свои мерзкие глаза.
- Кать, хочешь покажу меч-кладенец? - хладнокровно спросил он, не отводя взгляда от этих двух типов.
Под восторженные вопли девочки обыкновенная иголка превратилась в сверкающий клинок. Она уже не обратила внимания на лисок, которые поспешили отбежать подальше. Ей даже дали подержать этот меч-кладенец!
- Дашь порубать крапиву? - счастливо спросила она у Лёна.
- Кать, у меня тоже для тебя подарок, - ласково сказала ей Наташа. И сняла с шеи подарок Магируса Гонды - шарик из лунного серебра с аквамарином - охранный оберег Селембрис.

***
До вечера они возились с Катькой. Рисовали кукол и женихов для них. Потом втроём играли в этих кукол. Рассказывали сказки, в основном про ребятишек, которых утаскивали всякие там чудовища и заколдовывали колдуны и хотели съесть драконы. Пойдёт один такой мальчик (про девочек мы не говорим), ну да, пойдёт вот он гулять по лесу, а там конфеты насыпаны. Он подбирает конфету за конфеткой и попадает в лапы злой колдуньи. Она сначала притворялась доброй, а потом всё-таки показала своё гнусное естество. Хорошо ещё, что у мальчика была умная сестра, а то и косточек бы не осталось. Ещё один пошёл искать сокровища пиратов. Кстати, тоже не любил есть суп. Сначала всё было хорошо. Но потом он тоже попался плохим людям. И знаете что? Его ведь так и не спасли. Пропал пацан.
- Вот уж не думал, - шепнул Лён Наташе, - что буду исполнять арию наставницы-наседки, рассказывать про мальчиков, которые поплатились за любовь к конфеткам.
- А про девочек, которые встречались с кем не надо и принесли в подоле, не приходилось сказки слушать?
- Нет, мне этого не говорили. Но я слышал, что некоторые ребята дружили с плохими товарищами и те их научили курить и пить, и всякому другому. Но это уже не сказка, а трагедия.
- Расскажите мне про всё про это! - обрадовалась Катька.

Когда надоело рассказывать сказки, они принялись строить домик из обрезков досок. Конечно, это был не очень красивый домик. Да, если сказать по правде, и не домик вовсе, а конура. Они залезли в эту конуру втроём и сидели там, как три собаки, примерно полчаса. Но сам процесс строительства извинял все недостатки. Тут заинтересовался дядя Саня. Явился со своей ножовкой и кончилось всё дело тем, что все четверо отправились по всему дому с инвентаризацией: выяснять, где что плохо лежит. Семёнов полагал, что домики - хорошее средство против картушей, особенно в условиях невыездной деревни.

К вечеру притащилась усталая и больная от споров с режиссёром Антонина. Того не устраивала мистическая сельская страшилка. Ему непременно загорелось сделать из фильма нечто демоническое, этакий деревенский конец света!
Вчерашняя история с Динарой перепугала всех. Только Кондаков был убеждён, что всё закончится нормально. Так оно и вышло. Энергии его не было предела, он заражал своим энтузиазмом всю группу. Осветители преклонялись перед ним. Ассистенты падали ниц. Борис был его пророком. Димка на обоих молился, как на иконы, и ходил за режиссёром, записывая изречения. Кондаков более не являлся к обеду. В перерывах между съёмками он бежал в монтажку, где они с Борисом вместе прогоняли материал, поедая быстрорастворимую лапшу. По нему ходили муравьи.
- Виктор Палыч, от вас воняет! - страдальчески сказала ему Виолетта Егоровна.
Тот удивился, понюхал рубашку, пошарил в грудном кармашке безрукавки и вытащил полуразложившийся палец.
- Ого! Это же подарок от Графини! - воскликнул он со смехом. - Вот здорово - используем в эпизоде с кошельком!
Костюмерша поспешно убежала.

***
Марианна шла в свою "Газель". Съёмки длились целый день. Кондаков угомонился лишь тогда, когда увидел, что у главной героини вытянулось от усталости лицо, а глаза стали, как две пробки. Снимали эпизоды у Леха, то есть, по сценарию - в доме фермера Сергея. Сначала сон Анастасии, про то, как к ней лезет и душит её соперница, фермерская жена. Для Марианны особо работы не было, она только и делала, что валялась на кровати и вопила якобы от ужаса, как будто к ней приближалась смерть. На неё наезжали с камерой, она пищала в объектив.
Снимали с разных ракурсов. Она не слишком понимала, что именно происходит. Ей давали отдохнуть и брались за Динару. Всё происходило в полутьме и оттого было особенно утомительным. Но не в этом дело. Совсем не в этом. А как раз в том, что Динара всё-таки была действительно актрисой. И мастерство её было необыкновенным. Вот теперь Марианна вдруг почувствовала, что такое съёмки фильма и от чего и режиссёр и операторы, и все мало-мальски занятые в деле люди нередко приходят в исступление. И она невольно прониклась к Кондакову уважением. Нет, всё-таки это великое умение: всех собрать, всех заставить вертеться, всех подчинить себе.

В последних дублях Марианна и Динара были в кадре вместе. Всё по сценарию: главной героине снится, что фермерша пришла домой и лезет душить её. Вся сцена должна выглядеть кошмаром. Этот кошмар должен повториться несколько раз. Анастасия выплывает из сна и снова видит Машу, как та лезет к ней с оскаленными зубами и скрюченными пальцами. Главная героиня ныряет из ужаса в ужас и не может понять, где сон, а где явь.
Вот тут-то Марианна и оказалась не готова к тому, что ей придётся испытать. Она легла в кровати, среди сбитых покрывал и приготовилась вытаращить глаза при виде фермерши. И вот из-за софитов выкралась Дина Пономаренко. Лицо актрисы мертвенно-бледное от грима, но Марианна как глянула в её глаза, так и обомлела. В них горела такая неподдельная, жгучая ненависть! Все её движения наполнены огромной силой, как будто ей ничего не стоит взять двумя руками шею Марианны и разорвать, как нитку! Динара сделала последний шаг к кровати. Протянула руку и ногти на этих пальцах были чёрными! Не помня себя, Марианна стала отползать к другому краю.
- Стоп! - крикнул Кондаков.
Динара моментально выпрямилась и взгляд её потух, как выключенный софит. Она вернулась на прежнее место.
- Повторим это ещё раз и проследите, чтобы Марианна не выпадала из кадра. Пусть ползёт по кровати, как сейчас.
Вот это и страшно. Она ведь не играла, она и в самом деле перепугалась.

В лицо Динаре не попадал свет. Её снимали со спины, как она надвигается на Анастасию. А вот испуганное лицо главной героини должно быть в кадре. Марианна оказалась не готова к тому, что увидала.
Скрытое от камер лицо Динары дико исказилось. Глаза полыхнули, как угли. И приподнявшаяся губа открыла острые клыки!
Дрожь, как судорога, прошла по телу Марианны. Она хотела крикнуть - не сумела. Она не помнила, что делала. Как закончился эпизод - тоже вылетело из памяти. Очнулась лишь когда вспыхнул свет и все стали что-то восклицать. Её даже похлопали по спине, вроде как хвалили. За что? Она ведь ничего не сделала. И вот тогда-то она и поняла, что такое подлинный талант! И что такое тут она, Марианна, со своими жалкими претензиями, обидами и мелкой мстительностью.
Кому мстить? Динаре?! Боже, да за что?! За то, что она с таким голодным пылом рвётся к съёмкам?! За то, что презирает и совершенно справедливо презирает дуру Марианну?! За свой безмерный труд они получают сущие гроши! Вся их работа - это жертва на алтаре искусства!
Талант Пономаренко был так велик, так силён и ярок, что зажигал всё вокруг, в том числе и Марианну. Что же там творится у киношников у этих, что такой великий дар они задвигают на третьи роли?! Неужели потому, что всякие там папи-ки подсовывают вместе со спонсорскими средствами своих гладких тёлок?!
И вот теперь она шла к себе. Никто не пошёл проводить её. У машины едва виднелась тёмная фигура. Неужели Карсавин?! Очень кстати, сейчас хотелось бы с кем-нибудь поговорить.

Фигура поднялась и выплыла под свет луны. И лишь тогда Марианна с досадой поняла, что это не актёр. Это та старуха, которая подменяет заболевшую актрису. С этой бабкой у Марианны связано неприятное воспоминание. Та своими причитаниями в бане чуть не свела её с ума. Такое привиделось!
- Что ты, голубка, больно уж бледна сегодня. - ласково заговорила бабка. Марианна вздрогнула. Вот тогда, в бане, с таких же ласковых слов и начались галлюцинации.
- Нормально всё. Устала просто, - буркнула Марианна.
- А что же к людям не идёшь? Вон, у Семёновых-то как смеются! Хорошая семья, детишки ровно огурцы на грядке!
- А мне-то что? Меня никто не звал.
- А ты не будь такой гордячкой. Здесь, вишь, деревня. Обычаи простые, - вкрадчиво сказала бабка. И от этого голоса у Марианны выпал из виска горячий гвоздь. Сразу полегчало и появился интерес.
- Век что ли будешь мыкаться царевной-несмеяной? Пришла бы, принесла конфет к столу. Глядишь, к тебе и подобреют.
- У меня нет конфет, только фитнес-хлопья, - с печалью отвечала Марианна.
- Чудные люди. Чего творят с собой! На вот. Отнеси девчонке ихней, Катерине. Да не говори, что от меня. На что им стара бабка! Сделай хоть чего-нибудь хорошее другим.
Ей было только что так тошно, что страшно оставаться в одиночестве в этой железной коробке, набитой, как беличье дупло, припасами, косметикой и всяким барахлом. И в самом деле захотелось к людям. Чего она так шарахается от них? Нормальные люди. И батя у них нормальный. Ей бы такого! Ну и что, что мент! Он же Марианночку не заметал с Тверской, в обезьяннике не парил, слов плохих не говорил.

***
- Можно к вам? - с несмелой улыбкой возникла на веранде Марианна.
Это была такая картина! В центре, под старым абажуром с допотопной бахромой, томительно вздыхал паром самовар, увешанный гирляндами румяных сушек. А на весёленькой клеёнке разнокалиберные чашки. Под тёплым светом абажура лица всех казались розово-оранжевыми, глаза блестели.
- Давай к нам, Марианна! - позвала её эта рыженькая Зоя, наверно, мать тех двух подростков, потому что маленькая приехала со сценаристом.
- Давно бы так, - радушно сказал Семёнов.



ГЛАВА 24. Начало превращений

Наташа проснулась оттого, что её тормошила Катька.
- Что, опять играть? - сонно ужаснулась Платонова. - Дай хоть немного поваляться.
Она перевернулась и попыталась спрятать голову под подушкой. Но неугомонная девица взобралась на койку и уселась на Платоновой верхом.
- Наташ, ты будешь лошадь, ржи давай!
Та попыталась ржать, но спросонья получалось как-то слабо.
- Хор-рошая лошадка! - похвалила её Катька. - Вот тебе конфеты.
Полусонная лошадь жевала шоколадные конфеты, надеясь втайне, что на этом скачки прекратятся. Атаманша тоже закусывала сладким, не забывая при этом елозить на лошади, шмыгать носом и басом напевать песенку:

У фонтана, где растёт каштан,
Смуглолицый крепкий мальчуган
Перед девочкой стоит,
Ей, смущаясь, говорит:
Слушай, Катя, вырасту большой,
Будешь, Катя, ты моей женой!
Буду, Катя, я тебя любить,
Шикалатки каждый день дарить!

На кухне погромыхивала посуда - видно, Зоя с утра пораньше взялась за обещанные пироги.
- Мам! - раздался детский голос. - Мы пойдём с девочкой поиграем за баней?
- Идите поиграйте, - последовало разрешение.
- Я пойду гулять! - крикнула в ухо Наташе Катька и слетела с неё. Два голоса зазвенели в коридоре.
- Вставай давай, соня, - сказал ей незнакомый голос.
С Платоновой мгновенно слетел весь сон.

Дом Семёновых. Старые фотографии в рамках, которые они с дядей Саней нашли на чердаке и старательно развешали по стенам. Но лампы с абажуром под потолком нет. И занавески на окнах совсем другие. И на полу постелены полосатые дорожки.
Наташа растерянно озиралась. А где её одежда? Она точно помнила, что с вечера повесила джинсы и футболку на никелированную спинку кровати. Теперь там не висело ничего. Может быть, упало? Наташа перегнулась к полу. И впрямь упало. Но это не её одежда. Какое-то выцветшее ситцевое платье. Она хотела позвать тётю Зою. Но тут из-за занавески, отделяющей комнату от маленькой кухоньки между русской печью и окном, вышла незнакомая женщина.
- Проснулась? Вот и хорошо, - сильно окая, сказала она. - Давай-ка, прибери постель. У нас сегодня батька отдыхает. Я пироги пеку.
От печки впрямь тянуло жаром и пахло тестом.
- Пелагея, гостей-то рано не буди! - раздался голос из второй комнаты, прикрытой знакомой дверью, покрашенной голубой краской.
Не понимая, что случилось, Наташа поспешила натянуть на себя чужое платье. Не ходить же перед чужими людьми неодетой! Она уже поняла, что происходит нечто из ряда всех тех странностей, которые нынче летом приключились в за-брошенной деревеньке Блошки. Скорее всего она перенеслась на Селембрис. Но как? Необходимо было произвести разведку и как можно меньше паниковать. Раз с ней контактируют, значит, надо делать вид, что всё нормально. А там Лёнька отыщет её.
Наташа поспешно закрыла левый глаз ладонью. Ничего не исчезло. Стены всё те же, солнце не пропало, во дворе слышен весёлый визг девчонок. С кем играет Катька?

- Это Пелагея, - представила подружку Катя.
Наташа и не знала, что подумать. Девочка явно походила на собственную фотографию, которая висела в рамке. От Лёньки Наташа уже знала о его визите в дом Семёновых и о знакомстве со старшей и младшей Пелагеей. Ничего страшного не произошло. Он придёт, найдёт их обеих, Наташу и Катьку, и выведет из этого призрачного мира. Но девочку пугать не следовало, поэтому ей ничего знать не надо.
Наташа вернулась в дом. Женщина всё ещё возилась за занавеской со своими пирогами. И Наташа, пока её не видят, снова решила осмотреться одним глазом. Было у неё такое подозрение, что без Лёньки и его волшебного слова магия просто не работает. Поэтому она и видит не призраки и развалины, а лишь иллюзию.
Платонова закрыла левый глаз и посмотрела в окно. Но тут занавеска сзади зашуршала. Непроизвольно обернувшись, Наташа не успела отнять ладонь от глаза. Из кухни выходила Зоя. Она несла тарелку пышущих жаром пирогов.
- Давай, Наташа, помоги ставить всё на стол. Сегодня воскресенье, будем пировать.
Мать Косицына была одета не в платье, а в бязевый костюм с бриджами. Она повернулась и направилась на кухню. Девушка снова отняла ладонь от глаза. За занавеской скрылась женщина в простом ситцевом домашнем платье.
- А где Лёнька? - сунулась к ней Платонова.
- О ком это? Ты одна пришла.
Наташа закрыла глаз рукой и повторила свой вопрос.
- Не знаю, где, - ответила ей Зоя. - Наверно, с дядей Саней что-то мастерят.

Из сеней явился, вытираясь полотенцем, незнакомый мужик. Весело поздоровался и сел за стол. Одним правым глазом стало видно, что это Семёнов.
- Где Пелагея? - сказал он Пелагее. - Хватит бегать во дворе.
- Ты что всё за глаз хватаешься? Болит разве? - спросила женщина гостью.
- Да, болит немного, - соврала Наташа и снова зажала левый глаз.
- Дай-ка посмотрю, может, это коньюнктивит, - сказала Зоя.
- Дядя Саня, а где Лёнька?
- А разве он не встал ещё? - удивился тот.
- Не Саня меня зовут, а Петр, - ответил незнакомый дядька.
- Пойду-ка, позову Лёлё, - осторожно избежала пирогов Наташа.

Косицын спал в своём летнике и ни сном ни духом о беде не знал. И разбудить его удалось только с одним закрытым глазом. Если посмотреть обоими глазами, то человек, лежащий на кровати, просто исчезал. Постепенно в результате опытов выявились следующие факты. Наташа как бы всё время колебалась меж двух миров. Стоило ей открыть левый глаз, как она исчезала из реального мира и переносилась в иллюзорный. Тогда она видела Блошки сороковых годов и живущих в них теней, как живых людей.
С закрытым глазом она попадала в живой мир. Но с Катериной дело выглядело совсем иначе. Та видела лишь маленькую Пелагею и была уверена, что баба Яга, как и обещала, привезла им в гости девочку. Ни Михаила, ни его жены Катерина не видала, Лёньку видела прекрасно. Маленькая гостья в доме Семёновых был единственным глюком Катерины. А что думала сама девочка, им пока выяснить не удалось. У Наташи создалось впечатление, что маленькая Пелагея думает, что она находится у себя дома, а Катька у них гостит. Всё это было совсем невесело и очень пугающе.
- Попробуй-ка зайти в дом, где мы с тобой лазили в окно, - решил поэкспе-риментировать Лёнька.

С домиком всё оказалось совсем не так просто. Он оказался закрыт и заперт на замок. Ничего им выяснить не удалось. Как именно Наташа дошла до такого состояния, чтобы плавать сразу между двумя пространствами - абсолютно непонятно. Но ясно было: в Блошках происходит нечто очень нехорошее. Каждый день они тайком предпринимали попытки вырваться за пределы заколдованного круга, но всякий раз возвращались обратно. Лёнька был очень слабым волшебником, чтобы противостоять такой магии. И оба не сомневались ни минуты, что к этому приложила руку какая-то баба Яга. Что за дьявольщину она задумала?
Чтобы удерживаться в реальном мире, Наташе приходилось всё время держать закрытым левый глаз. Так они и прошлись по деревне. Иллюзорный мир не пропадал, стоило посмотреть на него двумя глазами, он был разительно похож на настоящий. Дома немного изменялись, лес то отдалялся, то приближался. Если в этом был повинен Лембистор, то он добился своего: изолировал Лёна от Селемб-рис и постепенно доводил план до конца.
Оставив Катьку играть с глюком, ребята направились посмотреть, что делают киношники. По дороге они решили заглянуть к Лешему.

Старик поначалу не желал открывать дверь. Только, когда гости уже напра-вились прочь из палисада, он высунул нос в щель и громким шёпотом спросил:
- Робяты, а хлебушка у вас нет?
Хлеба в их доме уже давно не было, поскольку выехать из Блошек в магазин было невозможно. Зоя пекла на сухих дрожжах и консервированном молоке лепёшки. Нужда ещё не доставала их, запас продуктов был порядочным. Но старики уже начали испытывать проблемы.
- Нет хлеба, дядя Леший. Никак не можем выехать из Блошек.
- Плохо дело, робяты. Все загинем. Болотная ведьма дотянулась до деревни нашей. Какой-то супостат взял да погасил лампадку.
- Что за лампадку?!
- Да там, насупротив Бермудского-то Треугольнику! Как в сороковом зажгли лампадку, так всё следили, только масла подливали. А теперича беда! Теперича от болотной ведьмы спасу нет!
- Что за болотная ведьма? - поспешил вернуться к двери Лёнька.
- Ничего я вам больше не скажу, - тут же заперся Леший. - У меня тут картошка есть с прошлого году. Свинья всё равно жрать не будет. Овса тут у меня мешок и сухари. Переживу я как-нибудь. А вы, робята, уходите. Я всё равно ничего вам не скажу.
Они опять направились на выход.
- А ежели хотите, идите да спросите баушку Лукерью! - крикнул он из-за двери и окончательно забаррикадировался изнутри.

- Не знаю я ничего! - отозвалась баушка Лукерья, ожесточённо гремя чугунами в печке. - Вишь, чего наделала, старая дура! Позарилась на деньги! Вам, городским, от лампадок-то прикуривать привышно! И правильно бы вас всех на выселки к болотной ведьме! Ой, грех-то ведь какой! Чего болтаю, окаянная! Идите-ка, робятки. Не доводите дело до греха! Кто знает, может, пронесёт беда-то стороной! Ан нет. Она изголодалась у себя в болоте, мертвякова-то невеста! Тьфу, тьфу, тьфу, нечисть! Ох, говорю вам, не шатайтесь по ночам! Этим-то что говори, что ни говори, дурные люди. А этот, главный, ровно в омут окунулся!
Она запнулась, глядя в окно.
- Уходите.
- Что?
- Уходите, говорю.
Недоумевая, оба вышли на крыльцо. К дому приближался пасечник Лех. Настороженно глянул из-под спутанных волос на двух ребят, выходящих от баушки Лукерьи, он вошёл в дом.

***
- Что надо? - не глядя на гостя спросила Лукерья.
- Возьмёшь вот это, - Лех выложил на стол маленький мешочек из тёмной ткани. - Будешь подсыпать в еду киношникам. Сделаешь всё, как надо, тебя не тронут.

***
Он оглянулся по сторонам. Не видно ли кого.
- Давай, - шепнула Наташа.
Лён окутался голубым сиянием и превратился в собственную тень.
- Ты меня видишь? - раздался слабый голос словно из ваты.
- Вижу! Ты похож на привидение!
- Ты тоже!
Она открыла левый глаз. Вот теперь они видели друг друга прекрасно. Серый мир вокруг - это иллюзорный мир демона. Он, как и раньше, играет в прятки, принимает чужие личины. Необходимо выяснить, в чью шкуру нарядился он на этот раз. Пасечника или болотной ведьмы?
Ребята стояли на дороге, ведущей к дому Леха. Наверняка он замешан в деле. Недаром же баушка Лукерья так перепугалась.
- Сейчас я посмотрю, как выглядит дом Леха по-настоящему, - пробормотал Лён, закрывая левый глаз. - а то я видел его только в иллюзии.
Ребята обошли мёртвую рощицу орешника и замерли от удивления.

Дом Леха походил на остров в зелёных травяных волнах, в цветущем буйстве летних красок. А сам зелёный луг словно вырастал вместе со своим столбом солнечного света, с птицами и пчёлами, с кусочком голубого неба из грязно-серой пепельной равнины, окружённой болотом и раскоряченным вечно мёртвым лесом. Вот так теперь видел Лён иллюзорный демонский мир правым глазом. Вот так его видела теперь Наташа обоими глазами.
Они сделали лишь шаг и попали из пепелища в лето. Трава пахла так сладко, а птицы пели так чудесно! А прямо перед домом стояла газель и суетились люди. Они узнали всех. Это были киношники. Димка раскручивал какие-то провода. Виолетта бегала с вешалкой. Динара сидела в кресле и пилочкой поправляла ногти.

Всё было совершенно обычно, если не смотреть за пределы этого зелёного островка. Но, кроме их двоих, никто не замечал, что что-то ненормально. Стараясь делать вид, что всё в порядке, они обошли дом, отыскивая какие-нибудь странности.
Вчера Антонина и Марианна за вечерним чаем обсуждали съёмки будущего дня. Эта модель оказалась вовсе не спесивой, как поначалу они все думали. Просто некоммуникабельный человек. Но в душевной обстановке семёновского дома она раскрепостилась и помягчела.
На утро намечено доснимать эпизод в доме. Антонина настояла. Она сумела доказать Кондакову, что в фильме должны присутствовать лирические сцены. Что-то должно тянуть Анастасию к фермеру. Если они будут только бегать по болотам с мертвецами, то это будет ещё один "От заката до рассвета". Кондаков решил посмотреть, что выйдет. И теперь внутри снимали встречу Анастасии и фермера Сергея в несколько ином ключе.

- Вот дождёмся, как они там доснимают и войдём в дом, - говорили они друг другу, обшаривая всё, до чего могли дотянуться. Заглядывали в кадки, нюхали в поленнице. Позади дома Леха стоял сарай. Дверь на замке. Наташа было прошла мимо, но Лён решил попробовать открыть. Удивительно, обычно в пересечённых зонах магия Селембрис не работала. Но на этот раз вышло всё иначе. Кое-какие заклинания давали эффект.
- Липтоах! - громко воскликнул Лён, дотрагиваясь до замка. Плевать на демона! Пусть слышит! Хватит прятаться! Поборемся с тобой, Сидмур!
Дверь словно бы снесло с петель, так стремительно она открылась. Внутри сарая среди всякого старого барахла, среди засохших и запылённых рамок для сот, под лохмами свисавшей с балки рваной паутины сидел на чурбачке, сложив руки на коленях, актёр Карсавин. Пустые его глаза без всякой мысли, без выражения, смотрели на вошедших. Он не пошевелился. По плечу ползла толстая паучиха.

***
- Это моя мама! - сердилась Пелагея.
- Врёшь ты всё! - отвечала Катерина. - Это Лёнькина мама. Лёнь, правда ведь?
- Это наш дом! - продолжала ссориться девочка-призрак.
- Обрадовалась! Как не так! Это дом дядисашин! И тётизоин! Лёнь, скажи ей, чего она всё врёт!
Подошедшие к дому Лёня и Наташа тревожно переглянулись, не зная, как объяснить обеим, что происходит.
- Я сейчас разберусь во всём и объясню потом, - пообещал им Лёнька.

- Что там за крики? - спросил дядя Саня, стоя спиной ко входу и что-то приколачивая на стене.
- Катька с Пелагеей ругаются, - машинально сказал Косицын.
- Кто с кем?! - и Семёнов повернулся.
Это не было лицо Семёнова. На ребят смотрел Пётр Васин.
- А это кто такой? - спросил он у жены.
Из комнаты выглянула женщина, похожая одновременно на Зою, и на Пелагею. Лёнька открыл рот, но не успел ничего сказать.
- А! Это Семёновых племянник. Он приходил к нам пару дней назад.
- Матрёшинских? - подобрел Пётр.
- Пойдём отсюда, пока мы не сошли с ума, - прошептал побледневший Лёнька.

***
К лукерьиному дому тяжёлой рысью бежала Маниловна. Её большое тело грузно колыхалось. Старуха задохнулась, прислонилась к забору чужого дома. Она тяжело, со всхлипами дышала, схватясь обеими руками за сердце, утонувшее где-то под огромной грудью. Хватая воздух, она невольно оглянулась и замерла с широко раскрытым ртом.
Дом, у которого она остановилась, не должен был существовать. Она сама лично ещё десять лет назад вместе с Лешим растащила на брёвна недогоревший сруб. Здесь жил и умер от запоя колхозный зоотехник, Гнобин Валерьян. Его жену намного ранее того пожара Маниловна сама отпевала вместе с Лушкой. Его сын ещё ранее утоп, свалившись с трактором по пьянке в марькино болото. И вот теперь этот дом стоит и забор стоит. Окно раскрыто, а из окна слышна гармошка. Валерьян по молодости был знатным гармонистом. Вся деревня плясала его заводную барыню.
Маниловна забыла вдохнуть воздух, потому что из дома вышла с ведром помоев сама Вера Гнобина.
- Чего застыла у забора, баба Клуня? - спросила совсем не старая женщина.
Маниловна почувствовала, что ей отказывают ноги. Баба Клуня - это прозвище матери свекрови Маниловны, давно упокоившейся на погосте.

***
По дорожке торопливо с жалобным плачем бежала девочка. Время от времени она останавливалась и оглядывалась по сторонам. Вокруг не было ничего такого, что могло бы напугать её. Но ребёнок таращил глаза на деревенские дома, на заборы, на хлопотливо роющихся в мураве кур.
- Пелагея, чего так напугалась? - раздался голос идущей по тропе старухи.
- Я не Пелагея! - подскочила от испуга девочка. - Я Катька!
И тут же заревела:
- Где моя мама?!
Старуха остановилась и внимательно посмотрела на ребёнка.
- Иди-ка, милая моя, сюда. Что это у тебя на шее?
Старуха протянула руку и вдруг с шипением отскочила, как от огня.
- Кто это тебе такую штуку дал?!
Она указывала пальцем на маленький шарик светлого серебра, висящий на нитке на груди ребёнка.
- Это Наташа дала, - доверчиво ответила девочка. - Она велела не снимать. Ой, мама!
Приближалась Антонина. Она была встревожена. Мало сказано, она была испугана. Оглядываясь вокруг на непонятно откуда взявшиеся в одно утро дома, она никак не могла понять, что происходит.
- Мама, у нас в доме все чужие! - гневно выпалила Катька, обретя при виде мамы свою нормальную напористость. - Пойди их прогони всех! Я хочу тётю Зою и дядю Сашу! Пусть Пелагея только остаётся!
- Вы не знаете, где можно взять молока? - спросила к бабки Евдокии Антонина.
- А как не знать, - обычным тоном отозвалась та, искоса рассматривая шарик на шее у ребёнка. - У Лукерьи есть коза, только она её в сарае прячет.
- Ну ладно, мы пойдём, - ответила Антонина, которую непрерывно дёргала за руку Катька с требованием пойти и немедленно выгнать нахальных гостей.
Евдокия пошла сопроводить их. Едва подошли все они к калитке бабылушиного дома, как оттуда вытащилась бледная, как смерть, Маниловна. Она отшатнулась от гостей. Махнула рукой и поплелась обратно к себе, не обращая внимания ни на какие вопросы.
- По-моему ей плохо, - проговорила, провожая взглядом толстую старуху, Антонина.
- Опять-чай переелась пирогами. Вот брюхо-то и пучит, - насмешливо ответила Евдокия. - Всё бегает к Лушке-то за травами.
- Мам, пошли домой, - дёрнула мать Катерина. - Давай совсем домой. Обратно к папе.
- Сейчас, только молока спрошу.
Обе скрылись в доме, а Евдокия с довольным видом осталась у калитки.

***
Маниловна дошла до дома. Остановилась у крыльца и с надеждой посмотрела в тёмный коридор. Может, "гости" испарились? Внутри послышался грохот. Кто-то сшиб ногами оцинкованное ведро.
- Мам, чего тут чугуны везде валяются?! - рявкнул молодой голос.
- Да ничего не валяются! - ответил другой голос. - Свинье сейчас запаривать баланду, печку только протоплю!
Маниловна отёрла пот с лица и села на истёртые доски крыльца. Сзади, из темноты продолжались доноситься звуки. Некто, кого не должно быть на этом свете, с давно не слышанными Маниловной интонациями бурчал по поводу того, что где-то среди натекшей с чугунов вчерашней баланды потерялись его новые ботинки.
Он вышел на крыльцо и, усевшись рядом со старухой, принялся оттирать тряпочкой испачканные и запылённые штиблеты.
- Баб Клунь, - сказал он ей. - Я нынче ночью не вернусь.
- А что так? - невольно спросила Маниловна.
- С Нинкой будем гулять, - деловито пояснил тот, любуясь на штиблеты. Напялил их на босу ногу и, подтянув штаны, направился к калитке.
- Приду - поправлю, - потрепал рукой обвисший штакетник.
Старая Маниловна сидела и ловила глазами уходящее мгновение. Её муж Евгений, давно погибший на войне, а теперь снова живой, шёл на первое своё свидание с давно состарившейся и умершей от беспробудной пьянки Нинкой. И он не узнавал свою жену. Он считал своей матерью ту, что в доме. Вчера она была Виолеттой Егоровной, а сегодня с утра взялась ворочать чугуны. Вот отчего Маниловна и побежала рысью к Лукерье. И та сказала ей такую весть, что теперь Маниловна даже и не знает, радоваться ей или лучше взять и грохнуться башкой о старый чугунок на столбике забора.

Евгений затворил за собой калитку и превратился в ассистента Димку.
- Мама, кончайте тут сидеть без дела, - сварливо проговорила сзади Виолетта. - Мне в колхоз идти.
- Какой колхоз? - удивилась старая.
- Вы, мама, совсем уж спятили от старости. Запарьте в чугуне баланду. Я всё там оставила в углях.
- Ладно, - покорно согласилась Маниловна и проводила глазами уходящую к калитке женщину. Та на ходу повязывала косынку.
- Да избу не спалите! - крикнула, повернувшись, самозванка. Маниловна тоскующими глазами посмотрела на Веру Павловну Манилову - давно почившую свекровь. Та вышла за калитку и снова стала Виолеттой.
- Я сегодня не приду! - крикнула она через забор. - Кондаков всю ночь снимает.
- Хорошо, - ответила Маниловна и осталась сидеть на крылечке. Так она и сидела, пока запах от пригоревшей баланды не поплыл в открытое окошко. В её доме давно уже не было свиньи, и "гостья" зря перевела добро.
От калитки слегка кто-то кашлянул. Маниловна подняла тусклые глаза.

За ременную петлю держалась болотная ведьма.
- Чего ты делаешь? - горько спросила её Маниловна. - Зачем глумишься над покойными, зачем людей портишь?
- Тебе-то хуже, что ли? Вот как помрёшь, так явишься к своему Евгению будто бы из города. Вся молодая. Поженитесь вы, бросит он свою Нинку. Пристрою вам девчонку, как в дочки. У меня тут с одной не получилось. Плохо ли тебе, Маниловна? И жить с ним будете не месяц, как тогда, перед войной. А долго-долго. И смерть не разлучит вас.
- Грех ведь это, - тоскливо проговорила та.
- А что не грех? Вся жизнь есть грех и зло. А я вам тут устрою безбедное жильё. Для всех есть место, - она засмеялась. - У Кондакова своё кино, а у меня - своё. Вы тоже не постареете у меня ни на один день. Вечно молодые. А, Манилов-на? Никакой войны, ни лагерей, ни собаки-председателя. Вам картуши свиней наволокут с Матрёшина, кур натащат. И будете вы жить богато, припеваючи, сами себе хозяева. Никакой советской власти!
- Мертвякова невеста, - с отвращением сказала старая Маниловна.
- И никаких лампадок. Зря ты так. Всё будет хорошо. А чтобы ты "гостям" не портила игру, вот тебе картуш вместо собаки.
Она приотворила калитку и во двор вошла гадкая зверинка.
- Привет, Маниловна, - сказал картуш, выставив свои глумливые зенки.

***
Лёнька выскочил из семёновского дома, как ошпаренный. Следом - Наташа.
- Что делать? - они огляделись.
Напротив, у калитки баушки Лукерьи, стояла Евдокия. А в дом входила Антонина с Катькой.
- Бежим скорее за Антошкой, - шепнул Наташе Лён. - Может, что узнаем!
Они торопливо пробежали мимо старухи и влетели в дом.

Первое, что им попалось на глаза, это окаменевшая от страха Катька. Завидев ребят, она немедленно пришла в движение и бросилась к ним с тонким плачем.
- Это ваша девочка? - спросила Антонина. Её лицо медленно изменялось. Также изменялась и одежда. Вместо спортивного костюма на ней появлялась юбка и вышитая рубашка. Сама она очень помолодела, прямо стала юной. На глазах у изумлённых учеников её крашеные волосы посветлели, стали светло-русыми и сами собой собрались в косу. Антонина стала тоньше и гибче.
За столом сидела та бабка, которая не так давно угощала ребят блинами с молоком. И это самое молоко стояло в крынке на столе.
- Мамочка, - всхлипнула Катька.
- Мамку всё зовёт, - сказала им старуха.
- Наверно, заблудилась, - с характерным оканьем сказала окончательно завершившая превращение Антонина.
- Луша, внученька, налей им молочка, - приветливо сказала улыбчивая бабка.
На печке кто-то заворочался. Наташа машинально подняла глаза. Из-под занавески на неё смотрело перекошенное ужасом сухонькое личико старой бабушки - настоящей Лукерьи.
- Уходите отсюда, - прошептала она одними губами. - И девчонку уводите.

***
Виолетта спешила к месту съёмок. Сегодня ей приснился странный сон. Как будто она всегда жила в этом доме, как будто у неё был сын и старая свекровь. Старуха была очень бестолкова и постоянно что-то роняла, забывала. Вот и сейчас не было никакой надежды, что она не пережжёт баланду.
- Тьфу ты! - остановившись, плюнула костюмерша. - Что за дурацкий сон!
Ничего удивительного. Они ведь все так устали. Этот Кондаков как будто озверел. Он гнал график такими темпами, что все валились с ног. Вот и вчера они пришли в избу с Димкой, едва выпили какой-то остывший чай с противным вкусом и завалились спать.
Виолетта остановилась и вздохнула. Хавронья не желала расставаться с ней - прямо из сна она перекочевала в мысли и теперь назойливо напоминала, что надо было раньше встать и сделать всё самой.

У места съёмок ждала вся группа. Сидел Карсавин, какой-то запылённый, с тормозным выражением лица. Доносился голос режиссёра. Сегодня снимали сцену в доме. Главная героиня после блуждания по болотам просыпается в каком-то диком месте. Это её дом, но какой-то словно нежилой. Марианне предстоит сыграть сложнейшие переживания. Насколько лучше на её роли смотрелась бы Динара!

В доме изображался полумрак. Потом детали доведут до формата монтажом. А в вечерних сумерках доснимают заключительные сцены. Для костюмера и гримёра Виолетты полно работы. Лишь Кондаков, Борис и Антонина знали, как будут выглядеть все эти эпизоды в фильме. А пока Марианне надо двигать в маленьком пространстве строго по расчётным траекториям. Снять надо то, что невозможно сделать в павильоне. И Виолетта раздражённо думала: что невозможного есть в том, чтобы сколотить, раскрасить и установить какую-то старую хибару?
- Сегодня у нас возможны сюрпризы, - предупредил всех режиссёр. - Поэтому прошу не суетиться и не орать, как резаные.
Он с удовольствием потёр руки.



ГЛАВА 24. Вторжение в душу

Марианне было тревожно. Чтобы привести себя немного в чувство, она вспомнила про виллу на... где должна быть эта вилла? Канары, Малибу? Или на Таити? Название никак не вспоминалось и ничего не значащие, далёкие от реальности, призрачные вещи вроде виллы на Багамах стали не важны. Она сейчас и здесь. Ей страшно.
Глянула в окно. Вся природа словно бы померкла. Тяжёлый серый день. Или промозглый, цвета болота, вечер? Не пойму. Вокруг всё старое и неживое. Дождаться бы утра скорее. Попробовать ещё раз улизнуть из этой проклятой деревеньки. Внутри как будто ворочается тяжкий ком, а в висках бухает от страха кровь. Этот страх забрал весь её рассудок, без остатка. Она сжимает в руках топор и, вздрагивая от мышиного шуршания, смотрит то в окно, то в угол. Куда же все девались? Проклятая деревня словно вымерла.
Девушка поднялась со скрипучей панцирной кровати и с замиранием в груди подошла к окну. Ей было страшно. Заглянула вправо, влево - никого. Только сухая ломкая полынь за грязным, в трещинах, стеклом. Все окна заросли клочьями серой паутины, в ней налипли мухи, сухие листья, пыль. Всё это тихо колыхалось за стеклом как будто бы от ветра. Марианна точно знает, что никакого ветра снаружи нет - природа умерла. Все умерли и лишь она сидит здесь и не знает, что будет с ней через минуту. Но время тоже умерло.

Она присела на корточки и взглянула сквозь лохмы паутины на низко нависающее небо. Скоро ли рассвет? Видно было плохо - неподвижные серые облака висели над мутью дальних сосен. Марианна встала и обомлела.
Сквозь грязное окно на неё смотрела уже знакомым злобным взглядом чёрная собачья морда. Чудовищная тварь стояла, как человек, на задних лапах, упираясь в низкий наличник. Она вглядывалась внутрь дома налитыми кровью глазами. С оскаленных зубов текла слюна. Завидев Марианну, тварь взревела и с силой ударила лапой по стеклу. Скрежет когтей прорезал тишину. А следом раздался громкий крик человека.
Упав обратно на скрипучую кровать, девушка в оцепенении смотрела, как оборотень рвётся в дом. Как царапает стекло, как пытается глодать наличник. Как трясётся и шатается неплотная задвижка. По стеклу стекала и пенилась жёлтая слюна, разбавленная кровью.
Как окно всё это терпит?! Оно давно должно разбиться. Марианна застонала и судорожно сжала свой топор. В обезумевшем от ужаса мозгу уже нарисовалась сцена: зверь пробивает хрупкое стекло и вскакивает в дом. Рычит и водит по сторонам дико горящими глазами. А Марианна спряталась за старым комодом со своим ненадёжным оружием и дрожит вся, понимая, что ей пришёл конец.

Она очнулась от видения и несмело глянула в окно. Там всё было тихо. Стёкла целы. Беззвучно мотается серая паутина и никаких следов слюны и крови. Марианна застонала от облегчения. Ей всё это приснилось! Она заснула на кровати - усталость и напряжение вырубили её.
Едва разжала побелевшие пальцы и положила топор рядом, на сетку. Ладони немедленно заныли и запульсировали - кровь застоялась. Почёсывая зудящие фаланги пальцев, она подошла к окну. Нетронутая полынь так и стоит сухими прутьями. Если бы зверюга была реальной, она бы поломала их.
Марианна хрипло засмеялась, сцепив судорожно пальцы. В ответ на этот смех за дверью, в коридоре, раздался шум. Покатились вёдра, засопело и зарычало что-то большое. Вскрикнув от ужаса, девушка кинулась ко входу. Дверь не заперта!
Навалившись всем телом, она пыталась сдержать напор с той стороны. Оттуда било что-то, как таран. Дверь вся сотрясалась, едва удерживаясь на петлях. Если их сорвёт, ничто не удержит оборотня!
Из последних сил, отбитым плечом Марианна вдавила дверь в наличник и изловчилась накинуть крюк в петлю. Дверь крепкая, вся целиковая - когти не должны пробить её. Задыхаясь, она обернулась и поискала глазами свой топор. Боже, что происходит?! Что происходит в этой проклятой деревне, в этих кошмарных Блошках?! Когда-нибудь она сумеет унести отсюда ноги?!

Девушка сидела на кровати со своим жалким оружием в руках и плакала навзрыд. Растёкшаяся тушь располосовала её щёки, принялась щипать глаза. Шмыгая носом, как ребёнок, Марианна искала, чем бы утереться. Ни наволочки, ни полотенца, ни занавески. Встала и подошла к тускло глядящему со стены осколку зеркала. Ну и физиономия! Вся в пыли, в потёках туши, красные глаза. Волосы растрёпаны. Не топором же утираться!
Марианна подняла подол и хотела потереть им щёку. И удивилась: что это за дрянь на ней? Сняв со стены осколок зеркала, она рассматривала себя со всех сторон. Откуда на ней такая хламина? Кто её переодел в такую белую рубашку со старомодными оборками у шеи?
"Я, что, померла и меня переодели к похоронам?"

Крюк на двери тихо приподнялся, поддетый с той стороны ножом. С криком Марианна ринулась на дверь и снова её прижала. В руках словно сам собой возник топор. Снаружи перестали рваться.
- Открой мне, Марианночка, - со смешком проговорил знакомый хриплый голос, - или ты меня боишься?
- Пошла ты вон, Динара, - прошептала та. - Теперь я поняла всё. Ты - оборотень! Вот почему ты так хорошо играла!
- Откуда знать тебе, телушка, как выглядит талант! Открой мне дверь. Я по сценарию должна войти.
Марианна соображала: должна собака по сценарию войти? И подумала: какой сценарий?! Кому всё это нужно?!
Она нерешительно протянула руку к крючку.
- Ты что, рехнулась? - сказал вдруг чей-то голос. - Она же загрызёт тебя!
И тотчас же в дверь с той стороны ударило с огромной силой тело, да так, что затрещали косяки.
- Ты обещала мне! - раздался дикий рёв. - Я согласилась, чтобы стать звездой! Никто меня не замечал! Все эти долбанные киношники снимают таких вот дур, как эта!

Дверь трещала и поддавалась. Треснула петля, полетела щепка. Наличник разваливался на глазах.
Марианна стояла у стены, более не пытаясь сдерживать дверь. Эта тварь, кто бы ни была она, сейчас снесёт препятствие. Крюк выгнулся и потянул с собою петлю. Толстые винты с натугой лезли из стены, высыпая крошку.
Образовалась щель, в неё полезла толстая собачья лапа. Она нашаривала когтями крюк.
- Пусти меня, сытая сука! Иди обратно к своему кобелю! Всё не захапаешь! Тебе кормушка, а мне - слава!
Собачья лапа преобразовалась в заросшую чёрным волосом жилистую руку. Когти зацарапали наличник, пытаясь дотянуться до крючка.
Тогда Марианна собрала в себе все силы и рубанула топором проклятую ведьмачку. Топор соскользнул, ударив по наличнику, и процарапал руку. С диким визгом Динара пыталась выдрать руку из щели. Кровь текла ручьём. Испытывая болезненную тошноту, Марианна наблюдала, как эта лапа протиснулась обратно, соскребая раной расщепленное дерево.

Ноги задрожали, застучали зубы. Не видя ничего вокруг себя, девушка опустилась на кровать. Под ней противно заскрипела сетка. Что тут происходит? Всего этого не должно происходить. Так не бывает!
Она подняла голову и посмотрела в странную тьму у стены. Там шевелились тени. Из общей мешанины выныривало что-то, похожее на руку или голову. Струилась чернота, доносились неясные, глухие звуки - как будто плывёшь под водой и слушаешь искажённые голоса.
Она встала и подошла поближе. Попыталась рассмотреть, но тьма тут же испарилась. Наверно, показалось...
Звук, последовавший со стороны, был очень явным: кто-то скрёбся у самого наличника. Присев на корточки, Марианна вслушивалась. Наверно, крыса. За стеной кто-то завздыхал и ботнул тушкой в доски. Слишком крупный для крысы. Опять Динара? Нет, для Динары это очень мелко. Наверное, собака! Хоть что-то живое в этом затхлом мире!
- Куть-куть! - тихонько позвала Марианна над рассохшимися досками.
Собака и в самом деле заскулила. Бедная, тебе тоже страшно!
- Иди сюда, собачка!
И девушка принялась расширять топором щель, чтобы пустить несчастное животное. Вдвоём всё же веселее.

Рассохшиеся доски легко крошились топором. Собака с той стороны тоже торопливо царапала когтями. Она подвывала от нетерпения и страха.
- Сейчас, сейчас, - говорила Марианна. Почему-то было очень важно спасти это бедное животное. В голове болело, бешено стучалось сердце.
В образовавшуюся дырку протиснулся усатый чёрный нос. Он жадно зашевелил ноздрями. Приподнялась чёрная губа и показались жёлтые клыки. Животное свирепо зарычало.
- Ух ты! - девушка вдруг насторожилась. А с чего она взяла, что собачка добрая?
Марианна отошла и стала наблюдать, как расширяется дыра, как острые зубы легко выкусывают дерево, как бешено работают когти.
И тут вдруг до неё дошло: она сама впустила в своё убежище врага!
- Пошла, пошла вон! - попыталась загнать собаку обратно. Животное невелико, но было в нём что-то неестественное.
С той стороны завозились. Пасть исчезла и в дырку глянул глаз. Весело поворочался в глазнице, осматривая комнату и застывшую перед дыркой Марианну.
- Ге-ге-ге! - почти по-человечьи засмеялся пёс.

Мелкие щепочки сыпались на пыльный пол. Бешено ворочаясь, животное просунуло в дыру круглую голову с личиком, поросшим тёмно-серой короткой шёрсткой. Вокруг лица пышный мех коричнево-седого цвета.
- Пошла, пошла назад! - в ужасе кричала Марианна, пытаясь запихнуть топором обратно эту гадкую зверушку. Тот ухватился за топорище своими не по-собачьи длинными пальцами, со смехом подтягивался на топоре и судорожными движениями пропихивал себя в узкую дыру. Вот пролезли плечи и тварь заизвивалась, словно уж, всё так же глядя на Марианну безумными глазами и всё так же хохоча.
Это невероятно! Такого быть не может! Это наваждение! Это дикий, дикий, страшный сон! В нём не может быть ничего хорошего! Ей надо выбраться из сновидения! Чья злая воля порождает эту темень?! Ещё мгновение и этот кто-то добьётся своего. Зубами этого монстра он вопьётся в Марианну и будет, захлёбы-ваясь от жадности, тянуть её живую кровь!
Пересиливая ужас, отвращение и сострадание, она подняла над головой оружие и отчаянно, с размаху, ударила обухом по этой твари. Раздался дикий визг. Тварь вертелась, стараясь зацепить врага когтями. Содрогаясь и захлёбываясь криком, Марианна била и била топором.

Она попятилась и, уронив топор, упала на кровать. Дико посмотрела на свои ладони. Рассудок уплывал.
"Мне всё равно, - подумала она. - Это всё не жизнь. Зачем..."
Вокруг всё наливалось темнотой. Сознание оцепенело. Желание бороться за себя, бежать, спасаться, драться - всё это растворилось в мысли о безнадёжности. Она в ловушке, выхода отсюда нет. Она убьёт одну тварь - прилезут сотни.
Тени суетились вокруг неё, безмолвно нависали над лицом, слонялись, сталкивались, исчезали. Она не может больше сделать ничего. Марианна проиграла. Осталось лишь одно - уйти в безмолвие, замкнуть рассудок на себя, отрешиться от земного.
Глаза закрылись, и Марианна сошла в ту тьму внутри себя, которой избегала столько лет.

Она тихо шла по тёмным коридорам. Отворяла двери. В руке свеча. Долгожданное спокойствие и лёгкая печаль. Она прощалась сама с собой. Оставить эту беспокойную Марианну и не вернуться к Люське. Кому они нужны на этом свете? Случайное порождение живого. Комочек плоти. Мысль, запертая в своей тюрьме. Болезненный и жалкий страх, что кто-то явится, большой, тяжёлый, жадный, страшный. Протянет грязные свои ручищи и раздавит в пальцах то маленькое, слабое и боязливое, что называлось Люськой. Ночные ужасы. Больное детство. Убогая и жалкая судьба. Переступи через себя. Выдерни и выкинь.
Что там, впереди? Неужели свет?!

Нет, не свет - просто свечка. Отрешённо она всматривалась в то, что двигалось навстречу. Такое же лицо, такая же одежда. Такая же свеча. Отражение наоборот.
Остановилась и посмотрела ей в глаза. Шаг, ещё шаг, они сблизились. Лишь руку протяни. Как захотелось туда, в эти смелые глаза, в эту сильную, насмешливую глубину. В этот бурный, страстный, бесстрашный мир.
Притянутая зовом, она отбросила себя саму, как нечто лишнее, как жалкий хлам, как пустой кулёк из-под конфет.
Другая душа вошла в неё и поселилась в ней, как в своём доме. Марианна сжалась в маленький комок и затерялась на дне - как зритель в самом тёмном углу большого зрительного зала. Она смотрела на картины иной жизни. На радостные, светлые. На тёмные и мрачные. На два мира, две жизни, две судьбы.

***
Всё было очень скверно. Реальный мир превращался в нечто странное. Знакомые Блошки с их бедными домами и стариковским населением прямо на глазах перевоплощались в новую деревню. В ней появились новые жители, которые прекрасно уживались с приезжими. Но вот со старыми обитателями деревни у них контакта не получалось.
Два подростка и одна перепуганная девчонка прошли по этой призрачной деревне и видели всё, что в ней творилось. То, что деревня была миражом, не было ни малейшего сомнения. Стоило только Лёну закрыть один глаз, как он всё видел в том виде, в каком оно было на самом деле. Но это ещё полбеды.
Настоящая беда была в том, что гости Блошек почти все попали под странную магию этого места. Едва они входили в дом, в котором квартировали, как тут же изменялись и превращались в других людей. При помощи заклинания, снимающего мираж, было видно, что это всё тот же человек, но вёл он себя уже совсем иначе. Так Виолетта, войдя в дом к Маниловне, тут же забывала, кто она такая и считала себя уже не костюмершей из съёмочной группы, а хозяйкой дома. У неё был сын, в роли которого выступал помощник осветителя - Димка. У неё была старая свекровь, на роль которой была приспособлена бедная Маниловна. Та сидела день-деньской на крыльце и с несчастным видом смотрела на проходящих. Оживлялась она только тогда, когда привередливая Виолетта уходила на съёмки. Выйдя за калитку костюмерша тут же становилась сама собой и всё забывала.
Все дома оказались заселены. Техники, осветители, помреж, актёры, декораторы и прочие оказались приспособлены на роли давно умерших жителей деревни. Только режиссёр Виктор Кондаков и оператор Борис Немучкин почему-то оказались не втянуты в этот спектакль. Впрочем, так же не изменились Марианна и актёр Карсаков.
Но с Антониной неведомая магия обошлась всех хуже - она так и не вышла из образа Лушки. Напрасно Лёнька с Наташей и Катькой поджидали её у калитки. Всё думали, что Антонина выйдет, обратится сама в себя и они всё ей объяснят. Но Антоша устранилась от съёмок. Ей не нравилось то, что творит Кондаков с её сценарием. И мама Катьки не превращалась обратно в саму себя.
Перепуганный ребёнок теперь не отходил от Лёньки и Наташи. Она даже боялась отпустить руку Платоновой. Катька утратила своё нахальство и приобрела совершенно несвойственное ей послушание. Обойдя все дома, трое возвращались в семёновский дом и тихо залезали на чердак, стараясь не тревожить наглых обитателей. Те распоряжались домом, как хотели.
Катька уже не стремилась играть с Пелагеей, чувствовала, что в той есть что-то ненастоящее. Маленькая Пелагея и впрямь выглядела почти прозрачной - не то, что её мать и отец, Пелагея и Пётр Васины.
Совместное существование трёх детей, одного призрака и двух заколдованных взрослых выглядело очень странно. Пелагея и Пётр готовили из продуктов, запасённых Зоей и Семёновым. Они садились за стол в обществе маленького призрака. Тогда мимо них молча проходил Лёнька, брал с кухни еду и уходил. Двое взрослых провожали его подозрительными взглядами, но ничего не говорили. Однажды он унёс даже крынку молока, но при ближайшем рассмотрении оказалось, что это обыкновенная вода. Дядя Саня и мать его не узнавали. Даже за калиткой. Так же тщательно они игнорировали стоящую у дома "Волгу".

***
На крыльце с ружьём сидел Кузьма Леший. Он смотрел перед собой дикими глазами. Заросший сивой бородищей по самые глаза, экс-лесник шевелил толсты-ми губами, отчего растительность на его подбородке тряслась, как у козы.
- ... ибо Спаса родила еси душ наших, - прошептал он.
За его спиной из открытых сенок доносились звуки. Избёнка Лешего приобрела если не солидность, то выглядела поновее. Окна выправились, наличники все были целые. Прохудившаяся и просевшая крыша тоже подтянулась и вместо рваного толя украсилась дранкой. А в раскрытые створки доносился шум человечьих голосов. Там явно веселились: слышался звон стакашков, бульканье, женский смех, скрежет стульев и пение патефона.
- Папка, чего не идёшь к народу? - вывалился наружу один из операторов. Он был в несвежей рубахе, в затрёпанных штанах и босиком.
- Спасибо, Колюня, - вежливо отозвался Леший. - Я уж посижу, подышу маленько.
И потихоньку закрестился. Сынок убрался, зато вышла Любовь Захаровна Козлова.
- Чего сидишь тут с ружжом-та?! - визгливо заругалась она. - Ково стрелять собралси?!
- Кати, Татьяна, в погреб! - неожиданно разозлился Леший. - Ты меня ещё вживе достала, а уж по смерти лаять мне не смей! Чего тебе на погосте не лежится?!
- Ах ты, козлина! - рассвирепела та. - Совсем ополоумел!
- А шла бы ты на съёмки! - посоветовал ей бывший муж. - А то от бригадиру словишь нагоняй. В прогульщицы запишут, пойдёшь на нары блох ловить.
Козлова ахнула, кинулась в дом, схватила сумку и побежала за калитку. За ней следом кинулся Колюня. Оба на ходу преобразились.
- Идите прочь, орясины! - прокричал им Леший. - Я в дом вас не пущу! Закрою дверь и окна все заколочу!
Те отмахнулись и заспешили. Тогда Леший поднялся и, выставив перед собой ружьё, прокрался в дом.
- А ну шагом марш отседова! - раздался вопль.
Он поорал ещё немного, в ответ слышалось только неясное бормотание.

- Дядя Леший! - осторожно позвал в сени Лёнька.
Никто не отвечал, и он прошёл в низенькую дверь. В захламлённом доме Кузьмы было почище и понаряднее, нежели обычно. Бумажные салфетки украшали киотик в углу, свисали с посудных полок. Печка расписана оляповатыми красными петухами. Меж окон стоял стол с остатками еды. Здоровенная трёхлитровая бутыль с мутной жидкостью. А за столом маялись два призрака. Сам Леший сидел в углу на лавке и с отвращением смотрел на полупрозрачных мужиков. Те ничуть не смущались и делали вид, что выпивают, закусывают и даже тихо пели песни.
- Давай, давай, кобенься! - подбодрил фантома Леший. - У дядьки моего, Степанки, был голос, как у варюхинского петуха. А ты тут чего бормочешь? Потому что не Степанко ты, а морок - туман болотный, ведьмино злодейство! И не боюсь я тебя! Иди давай обратно, ступай в могилу!
- С кем ты тут беседуешь, дядька Леший? - подал голос Лён.
Тот подпрыгнул и закрестился. Узнав вошедшего, старик успокоился.
- Да вон, сидят покойнички, - кивнул на призраков Кузьма. - Давно уж померли. Стариками были. А теперь опять, как молодые.

Глядеть на них было неприятно. Видимо, для этих воскрешённых из сорокового года не нашлось тел, и теперь покойники только вид делали, что жили.
Лёнька задумался. Почему одни люди в деревне превращались в давно умерших, хоть и временно, а другие - нет? Вот Лёнька, Наташа и Катька не превратились. Леший, Маниловна, бабка Лукерья не превратились. Только приезжие и то не все.
- От анафемы, глядите! - с обидой жаловался Леший. - Нашли-таки заначку, браконьеры! Запрятал ведь, от себя берёг! Так нет, разнюхали, добыли! Думал к празднику приберечь, к Успению.
- Ты про что, дядька Леший?
- Да про самогон ведь! И пить не пьют, фашисты, только добро всё переводят!
Между тем один из глюков надумал выйти. Он направился прямо к Лёну, стоящему в дверях.
- Беги, пацан! - крикнул Леший.
Тот моментально встрепенулся, выхватил иголку и полоснул призрака поперёк груди. Полупрозрачная фигура с хлопком разлетелась на брызги и испарилась. Вот это да! Значит, призраков можно уничтожать!
- Рубай второго, благодетель! - возрадовался Леший, - А то ничего ведь к празднику-то не оставят!
Второй испарился так же легко.
- А теперь ступай, пацан, - деловито подтолкнул благодетеля к дверям практичный Леший, предварительно схватив со стола недограбленную бутыль с самогоном. - Я двери все запру, чтобы киношники ваши не зашастали.
- Правильно, - проворчал Лёнька. - А то сопрут бутылку! Чем в праздник будешь заливать глазищи!
Он вышел на крыльцо, где его дожидались Наташа с Катькой. Они неприкаянно прошли мимо заросших полынью и дикой малиной останков старого пепелища. Там, посреди промытых дождями головёшек сидели вокруг сплющенного самовара два осветителя в обществе двух призраков. Все вместе угощались чаем из консервных банок и с аппетитом закусывали угольками. По улице гуляли призрачные куры.

***
Варюхи сидели на завалинке, как два седых одуванчика, и блаженно жмури-лись.
- А к нам тятенька приехал с городу, - счастливо сообщили они гостям. - Пряников привёз.
И показали сухие щепки.
В доме всем распоряжался Мазурович, у него в подручных была гримёрша. У помрежа выросли густые усы, а вместо жиденьких волос - очень неплохая шевелюра. Теперь он говорил басом и был весьма широк в плечах.
Худосочная гримёрша обзавелась пышной грудью и юбкой поверх джинсов. Прямо на кроссовки надеты старые калоши. Она только что вернулась из хлева и теперь с довольным видом переливала в крынку через марлечку колодезную воду.
- Чего вам, робяты? - пробасил кузнец.
- Я домой хочу! - заголосила Катька.
- Это Семёновых девчонка, - сообщила дородная Варюха. - Подбросили к Васиным. Те таперича не знают, куды девать подкидышу-то.
- Иди, малая, поиграй с моими пацанами, - милостиво разрешил сиротке Мазурович. - А я потом, как в колхоз поеду, отвезу тебя к твоим-то.

- А у нас собачка! - радостно сообщили "пацаны", показывая на хитрую мордочку картуша. Тот сидел у калитки и насмешливо пялился на гостей.
- Шагай с дороги, - хмуро сказал "собачке" Лён. - А то угощу чем-то нехорошим.
Тот всё понял и поспешно отбежал.

***
- Мне тут кое-что пришло на ум, - туманно сообщила Платонова.
Они опять вернулись к своим оккупантам - Васиным. Те беззастенчиво тратили продукты Семёновых, поэтому трое осиротевших детей нахально сели вместе с поддельными хозяевами за стол. Пётр покосился, но отодвинулся со стулом вместе. Наташа между тем поставила ещё три тарелки, поскольку никто о них заботиться не думал. Из консервированной тушёнки и баночного полуфабриката Пелагея-старшая сварила большую кастрюлю вполне приличного борща. Вместо хлеба - сухари.
- Пойдём играть на волю? - прошелестела маленькая Пелагея. Она с каждым часом становилась всё бледнее и прозрачнее.
- Отвали, зануда, - ответила ей Катька, с аппетитом схлёбывая с ложки.
- Ну, так что тебе пришло на ум? - спросил Лёнька, доставая ещё кусок "хлеба". - Мам, мне добавки.
Пелагея-старшая поколебалась и долила ему в тарелку гущи.
- Да, что ты там придумала? - спросил Петро.
Не обращая на него внимания, Платонова делилась своими наблюдениями. Во-первых с последнего выезда из Блошек ситуация на дороге явно изменилась. Если до этого просматривалось какое-то препятствие, то последняя разведка в лице Лёньки показала, что дорога стала как бы двусторонней.
- Ничего не понимаю, - признался Пётр Васин.
- Тебе необязательно, - ответил Лён, хотя тоже ничего не понял.
- Я в прежней школе посещала математический факультатив. И там немного изучала топологию, - объяснила Платонова.
- А, ну тогда конечно! - уважительно отозвался мужик.
- Теперь следите за моей мыслью.
Пелагея немедленно бросила полотенце, села и внимательно стала смотреть в рот учёной гостье.

Мысль была проста. Здесь, в Блошках, как бы имеется изнанка нормального пространства. Изнанка - это тот паршивый мир, в котором наведён мираж. Но между тем и этим пространством существуют дыры. По меньшей мере три. Одна - в Бермудском Треугольнике. Одна - в доме Леха и последняя - в домике напротив, где происходили съёмки. Постепенно оба пространства как бы смыкаются в одно. Поэтому призраки из изнаночного мира как бы накладываются на живых людей.
- Всё это так, - ответил Лёнька. - Но причём тут топология?
- Да, - поддержал его Васин. - Топология причём?
- А вот при том, - ответила Наташа, не обращая на него внимания. - Тетя Пелагея, дай-ка мне вон ту бумажку.
Взяв от "тёти" жёлтую бумажку, которую та использовала для растопки, Наташа оторвала узкую полоску.
- Смотрите, вот я сворачиваю её кольцом. У этого кольца две поверхности. С одной на другую не перейти иначе, как через край. Представь себе, что обе стороны - это два пространства. Когда ты переходишь из земного мира в Селембрис, ты как бы протыкаешь его иголкой. А теперь смотрите.
Платонова перевернула один конец бумажки и снова соединила.
- Здорово! - восхитился дядька Пётр.
- Я знаю, это называется кольцо Мёбиуса, - сообщил Косицын.
- Верно. Так вот, два этих пространства именно так и соединены. Поэтому ты не можешь выйти за пределы Блошек. Именно поэтому мы и попадали всякий раз в изнанку, когда пытались перенестись. Именно поэтому возврат в наш год происходил незаметно.
- Наверно, это так, - задумался Лёнька. - Только это нам не говорит, как выбраться отсюда. Зато сегодня мне удалось испарить двух глюков в доме Лешего. Кто-то за этим всем стоит. И кажется мне, что это баба Яга.
Они замолчали.
- Пелагейка, - наставительно сказал Петро. - Ты далеко от дома не гуляй.
- Не дави на психику ребёнку, - презрительно ответила Катерина.
Лёнька огляделся. Бледный призрак младшей Пелагеи растворился.

- Если вскоре не расконсервируем деревню, - заметила Наташа, наблюдая, как бережливо собирает заколдованная Зоя сухари в пакет. - помрём все с голоду.
- Эт точно! - согласился заколдованный Семёнов.