ЭРОТИЧЕСКАЯ САГА - 20

ЭРОТИЧЕСКАЯ САГА – 20

или НОВЫЙ ДЕКАМЕРОН


ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ


ДОЗВОЛЕННОЕ НЕ ПРИВЛЕКАЕТ,
НЕДОЗВОЛЕННОЕ РАСПАЛЯЕТ СИЛЬНЕЕ
 

Как ни хорохорился синьор Бульони, к каким бы изыскам ни прибегал, активно демонстрируя свою уверенность, будто неприятности, следующие одна за другой, находятся под его полным контролем, и временами искренне веривший в возможное, как в сбывшееся, но, тем не менее, никакой успокоительной пилюли в запасе у него не обнаруживалось. Да и была ли в том надобность? Понимал, что была, но не хотел этому верить. Такое случается не со всеми, но почему-то, именно с теми, кто всего более опасается подобного развития событий. Ни жизненный опыт, ни производственный стаж не только не приводят к нужному решению, но отдаляют на расстояние, с которого не поддаются контролю. Что же касается Агнесс, её печаль, если он правильно понимал её видимую подоплёку, выглядела скорее лёгкой озабоченностью, и вряд ли по поводу, имеющему к нему хоть какое-то отношение. Самое, не сказать страшное, но неудобное, заключалось в том, что невозможно было предвидеть, какое коленце выкинет она в минуту, когда тайное его намерение станет явным. Поддастся на лесть и соблазн новых ощущений, или притворится оскорблённой невинностью? Чёрт знает, какие мысли могут придти в голову, погружённую в лихорадку интригующих замыслов. Казалось бы, самым разумным было бы прекратить опасную, во всех смыслах, игру. Но он знал, что не отступит, ибо, опомнившись, не простит себе случайного малодушия. Бес, пристроившийся у его ребра, благодушно хихикнул. Такого рода беспечность показалась ему непростительной, и он погрозил бесу пальцем. Теперь у него был повод успокоиться, преодолев оторопь перед неожиданно возникшей ситуацией, несущей в себе зачатки чего-то такого, чего прежде с ним не происходило.


Надо ли удивляться, что дочь испытывала нечто похожее, разве, что, в отличие от отца, задумывалась не о последствиях, а о том новом, прежде с ней не бывшем, следовательно, удивительном и необычном. Как раз тот случай, когда любопытство поглощает в девушке все другие интересы, коль скоро сочтёт их не столь значительными, чтобы о них сожалеть. Здесь многое, если не всё, зависит от точки зрения, отнюдь не индивидуальной, а прилипчиво коллективной. Как и все девушки её возраста, физически ставшие женщинами, с преимущественно половым опытом, в ущерб жизненному, лишь досадливо вздохнула при очевидном несовпадении желаемого с действительным.


Да, возможность, ей представившаяся только однажды, без уверенности, что может повториться, не должна быть упущена, как бы ни морщилось при этом общественное мнение, не имеющее права на роль арбитра, ею не разделяемого. Всё необходимое для успеха, пусть и опасного, было, как ей казалось, предусмотрено, а откуда что бралось, о том не задумывалась. Отсюда смещение понятий и искренняя наглость в их отстаивании. Напоминание ей о женской стыдливости, вызвало бы смех, мысленно сопровождаемый похабным анекдотом, если не площадным ругательством. Вслух не произносимое, каким-то образом легко угадывалось. Тонкое замечание Монтеня, разумеется, ей неизвестное, что «женщина, вместе с платьем, должна сбрасывать с себя и стыд, возвращение которого обязано совпасть по времени с возвращением в исходное положение платья», наверняка, было бы принято только в первой его части.


Главную опасность Агнесс усматривала в возможных помехах по части разгула. Другого выхода, как положиться на сообразительность синьора Бульони, у неё не было, но окончательно не отбрасывала необходимость собственных усилий. Она страдала, как ни нелепо звучит это слово, применительно к Агнесс. Ей не хватало мужчины. Не какого-то конкретно, а вообще мужчины, если ей казалось, что может его заполучить. Речь о цене не шла, а предпочтениями займётся, когда такая возможность представится. Но сейчас её интересовал только пол. Им мог быть кто угодно, даже отец, то есть тот, кого принимала за отца, синьор Бульони, о мнимом отцовстве которого узнала случайно от тех, кто, выдавая себя за друзей дома, делали все возможное, чтобы превратить его в ад. Яд разоблачения она впитывала в себя, как губка. Разочарование было не долгим. Смирившись с неизбежным, успокоилась на возможном: раз не отец, то пусть хотя бы любовник. Во всяком случае, думалось ей, столь неожиданно рухнувшая отцовская власть, просто обязана была смениться её, женской властью, над ним, особенно в пику матери. Так, с подачи судьбы, но без её ведома, произошла смена караула. То, что бывший отец таил про себя, бывшая дочь приняла как руководство к действию.


А пока бывший отец готовился к совсем другому бою, прозревая, как трудно, даже опытнейшему адвокату, защищать самого себя от несчастий, навлекаемых похождениями разгульной дочери. Когда на звонок неизвестного шантажиста, синьор Бульони потребовал свидания, в полной уверенности, что тот постарается его избежать, был просто ошеломлён не только немедленным согласием, но и местом, предложенным для встречи. Это был его любимый ресторан, в котором, в качестве завсегдатая, пользовался, тешившим его тщеславие, почётом и уважением. И не надо быть особо догадливым, чтобы понять, тот, кто ему противостоит, учитывал и такое, в сущности, мелкое обстоятельство, следовательно, знал о нём, если не всё, то многое. Сбитый с толку очевидным проколом, синьор Бульони пошёл, как на привязи, по пути, не им проложенному.


В ресторан к нему тотчас подошел метрдотель и, радостно улыбаясь, сообщил:


– Вас ждут, синьор Бульони, и, кажется, с нетерпением. Какие будут указания?


– Ах, дорогой мой, – синьор Бульони похлопал по плечу, усердствующего служаку, – сегодня командует парадом другой, так что освобождаю вас от забот о моей скромной персоне.


– Принято, дорогой синьор, к сведению.


И с поклоном растворил дверь отдельного кабинета. Войдя, услышал или ему показалось, за собой щелчок, захлопнувшегося замка. Но, промелькнувшая было мысль, тотчас же забылась, и всё внимание сосредоточилось на молодом человеке, достаточно красивом, чтобы нравиться женщинам и производить благоприятное впечатление на партнёров, соединённых с ним общностью деловых интересов.


– Рональдо, – представился молодой человек, идя ему на встречу с протянутой рукой.


– По всему, мне представляться не надо, – сказал синьор Бульони, игнорируя приветственный жест, и усаживаясь за стол, сервированный со знакомой ему ресторанной тщательностью. – Вам, наверняка, известно не только мое имя, но и вкусы. Ничем иным не могу объяснить предложенное для беседы меню.


– В серьёзном деле, предусмотрительность одно из главных условий. А наше, как вы сами понимаете, сверх серьёзно. Угощайтесь. Всё, что вы видите на столе, должно расположить обе договаривающиеся стороны к пониманию.


– Может быть, я чего-то не понимаю, но равноправие при шантаже повесткой дня, вроде бы, не предусматривается.


– Но это зависит от того, кто шантажист, и кого шантажируют.


– Вы полагаете, услышанное должно мне льстить?


– Ничуть ни бывало. Но форма должна определять содержание.


– И содержимое?


– Угадали. Но уж так устроена наша жизнь, если кто-то теряет, кто-то непременно должен найти не им потерянное.


– И как много, по вашим расчётам, я должен потерять?


– Это зависит от вашей сговорчивости, тогда как упрямство лишь приведёт к повышению ставок.


– В моей практике, и, думаю, не только в моей, такой вид шантажа встречается не часто, если встречается вообще, – ответил на угрозу адвокат, вытирая салфеткой губы и отстраняя попытку в очередной раз наполнить ему рюмку.


– Значит, в чём-то наша встреча будет вам полезна.


– Итак, как далеко распространяется ваша фантазия?


– Не дальше ваших возможностей. Всё учтено, а если что-то и преувеличено, то самую малость.


– Ближе к телу.


– Полмиллиона.


– Чего? – автоматически поинтересовался синьор Бульони, а когда сообразил, ухмыльнулся.


– Видите, вас рассмешил собственный вопрос.


– А что взамен?


– Возвращаю вам дочь. Хотелось бы сказать, целой и невредимой, но это было бы насмешкой над здравым смыслом. Дело в том, что поле было пропахано до нас, а мы только шли по проложенной борозде.


– Мы?


– Такое не совершается в одиночку.


– А то, что выложили в интернете…


– Это только цветочки. Если мы продолжим наши публикации, то за состояние вашего здоровья не дал бы и сольди.


– У вас доказательства с собой?


– Без них не ходят на деловые свидания.


И, потянувшись, к лежащему за спиной портфелю, положил перед собеседником пачку фотоснимков.


Синьор Бульони ожидал всего, что угодно, только не того, что увидел. Отнюдь не новичка в оргиях, поразила сексуальная изобретательность Агнесс, хотя после слайдов, представленных ему директрисой колледжа, казалось бы, удивляться нечему. Но это только казалось, ибо похоть её не ведала удержу. Вторая девушка старалась не отставать, но на фоне Агнесс, сравнительная её неумелость, создавала тот, приятный для развратников, контраст, что продлевает, явно исчерпавшие себя силы и возможности. Это был угар, в котором меркнет разум, отданный на откуп эмоциям.


Рональдо внимательно следил за выражением лица адвоката, но прочитать на нём сумел не более того, о чём можно было догадаться и без проникновения в мимику. Его восхитило умение держать удар, даже нанесённый в солнечное сплетение. Какая выдержка, подумалось ему, вот у кого следует учиться, а не радоваться, как если бы удалось обратать очередного хлюпика. И хотя его подмывало ускорить ход событий, с настойчивостью прилива, подмывающего незащищённые берега, едва сдерживал, словно за шиворот, так и рвущееся наружу нетерпение.


– Однако, с юридической точки зрения, совращение малолетних выглядит для вас немалой опасностью.


– Благодарю за напоминание, – ухмыльнулся ему в лицо Рональдо. – У нас есть советчики, денно и ночно бдящие, чтобы мы тщательно соблюдали юридическое целомудрие. Если ошибутся, за это ответят.


– Строгость, в вашем деле, не излишняя.


– А какой совет вы дадите самому себе?


– В моём случае, всё проще. Сумма, вами названная, для меня из области фантастики, но строгие ваши условия вынуждают обратиться за помощью к донорам, и, как только всё прояснится, сразу будете поставлены в известность.


– Не советую тянуть время.


– Вы человек деловой и понимаете, сразу вынуть деньги из кармана не могу, даже при их наличии. Но если торопитесь меня опозорить, поступайте, как подсказывает вам нетерпение. Мне нужен, по крайней мере, месяц. – Заметив нетерпеливый жест собеседника, но не обратив на его внимание, спокойно произнёс: – Сядьте и выслушайте до конца. Хотя, если не терпится, могу прервать своё объяснение?


– Я весь внимание.


– Ведь опозорив меня, вы подставляетесь под удар, от которого не увернуться, и свою собственную персону, и не только её. А потому не мчитесь к цели на запрещённой скорости, если желаете благополучного завершения сделки. Срок, мною названный, предельный, но если удастся ускорить события, такой возможности не упущу. А потому до встречи.


Синьор Бульони вышел, не обращая внимания на, открывшего было рот, Рональдо. А то, что дверь оказалась не заперта, представилось ему хорошим предзнаменованием.

Борис Иоселевич


/ продолжение следует /