16+
Лайт-версия сайта

Владек Шейбал

Литература / Романы / Владек Шейбал
Просмотр работы:
10 мая ’2020   15:54
Просмотров: 7363

Глава девятнадцатая
Никогда еще время не летело столь быстро и в тоже время столь медленно. Изо дня в день - с раннего утра до позднего вечера Владислав успевал делать сразу несколько дел: как театральный режиссер работал над новой пьесой с молодыми артистами; как актер репетировал свои роли; как ведущий канала вел передачи. А потом уставший, голодный, но полный гордости за самого себя, возвращался в новый свой дом на Фулхэм-стрит: большой, просторный, с тихим зеленым садиком - самое лучшее место, чтобы забыться ото всех всех и забот, просто побыть самим собой, поразмышлять в приглушенной темноте о прошлом, настоящем и будущем. Долго выстаивал он молитву, благодарил Господа о дарованных благах, просил лишь об одном: спокойствии души его и прошении для матери здоровья и долголетия, ибо осязал невидимую нить между собой и ею, той, что любила его пуще жизни. И вот одна просьба-мечта осуществилась: там, на Небесах, его молитвы всегда бывали услышаны.
Рано утром, в шесть часов, зазвонил телефон. Еще не до конца привыкший к большому дому, Влад не сразу отыскал телефонный аппарат, подняв трубку, сонным голосом молвил:
- Дом Шейбала.
- Владек, доброе утро, - прозвучал с того конца бодрый знакомый голос, - ты спал?
- Да, но что стряслось, Дэн? Сейчас только шесть часов утра.
- Извини, что разбудил, но у меня есть для тебя новость, вернее, предложение.
- Какое? - зевая, спросил Владислав, мечтая в эту секунду вновь лечь на кровать досматривать сны.
- Тебя приглашают в качестве сценариста и режиссера на съемки, что будут проводиться в Иерусалиме. Ты согласен?
- Иерусалим?! - воскликнул радостно-удивленным голосом Влад, только теперь окончательно проснувшись, сердце его звенело в груди радостным колокольчиком, он добавил. - Дэн, и ты еще спрашиваешь? Конечно, я согласен!
- Хорошо, тогда до следующей недели. Ты вылетаешь в четверг.
Иерусалим - святая земля. Город, давно манивший, звавший его под свою обитель, за свои древние стены. некогда омытые кровью святых и грешников, верующих и язычников. Святая земля, окаймленная обожженными солнцем холмами, впитавшая в себя многообразие человеческих красок, языков и верований; земля, за обладание которой с древних времен проливалось столько крови, ныне как драгоценный камень среди остальных городов Средиземноморья возвышается в долине пустыни и кедровой рощи, с распростертыми объятиями принимая всех желающих увидеть, лицезреть обители трех главных религий: христианства, иудаизма и ислама.
Всю съемочную группу разместили в хорошем отеле с завораживающем видом на Старый город и окрестные холмы, покрытые жесткой зеленой травой. В свободные от работы дни Владислав в одиночестве прогуливался по узким древним улочкам благословенного Иерусалима, где каждый камень, каждая кирпичная кладка старинных стен и храмов были свидетелями священных пророков, впитавших за сотни лет события человеческой руки - мирные и жестокие. Что видели эти стены, что чувствовали тогда, когда почти две тысячи лет назад Спаситель Иисус Христос подлым предательством был осужден на смертную казнь? Вдумываясь в события минувших веков и тысячелетий, погруженный в собственные терзания и надежды, Влад стоял на возвышенности - над Стеной плача, взором наблюдая над паломниками, и ощущал благодатное тепло солнечного света, что бликами освещал Иерусалим, и Купол Скалы ярко переливался золотом в лучах его.
"Господи, благодарю Тебя, что подарил мне шанс очутиться в этом городе, принадлежащий Тебе, - в душе творил молитву Владислав, любуясь святым местом, - Ты испытывал меня в стойкости и вере, я усвоил урок и отныне я ни в чем не сомневаюсь".
На старом рынке он приобрел легкую белую тунику - в такой не жарко даже целый день бродить по южным восточным улицам. Подпоясанный ремнем, в белом одеянии, оттенявшем его смуглую кожу, Владислав направил стопы к армянскому кварталу, где вот уже тысячи лет проживал его народ. Маленькие домики за высокими заборами утопали в зелени кипарисов и смоковниц. Трудолюбивые армяне смогли даже в пустыне взрасти пышные сады, что своей тенью давали прохладу всему живому. Первым делом Влад устремился в собор Иакова, поразивший своим великолепием золотого убранства. Там, под высокими сводами, между рядом толстых колонн, струился яркий свет, лучами играя на подвешенных к потолку большому количеству светильников. Зал был почти пуст, лишь два священника в черных одеяниях тихо творили молитвы и на вошедшего Владислава не обращали никакого внимания. Осматриваясь по сторонам, чувствуя переполнявшее его душу смятение, словно он вернулся домой после длительной разлуки, Влад не скрывал тех чувств, что зародились в нем теперь, когда вокруг в полумраке большого храма доносились тихие монотонные голоса, раз за разом произносившие священные слова на древнеармянском языке. На глаза навернулись слезы: Влад вспомнил, как когда-то давно в детстве учился слово за словом священным песнопениям от дядя Жозефа Теодоровича, как трудно было ему, ребенку, понять смысл сказанного и как сталось легко теперь, когда до ушей донеслись знакомые слова. И почувствовал он в тайниках сердца привычную легкую благодать, и образ архиепископа предстал перед его внутренним взором, и тогда тихо, почти шепотом, Владислав произнес на армянском:
- Хайр мэр, вор хэркинс ес. сурп ехици анун ко, екесце аркаютюн ко, ехицин камк ко ворпэс хэркинс ев хэркри - Отец наш, что в небесах есть, святым да будет Имя Твое, да придет Царство Твое, да будет воля Твоя как на небесах и на земле.
Неподалеку стоял священнослужитель - невысокий, с густой седой бородой. Казалось, он был погружен в свои дела и никого не видел вокруг, однако, его взору открылось лицо молящегося человека и человек этот явно был в храме впервые - этому свидетельствовали его глаза.
- Сын мой, ты плачешь, - тихо проговорил священник, обратившись к Владу.
Тот не ожидал, что кто-либо заговорит с ним и помыслами своими ушел в молитву, отрешившись на миг ото всего мира. ОН даже не замечал капли слез на его щеках и только теперь очнулся и вернулся на землю. Он боялся что-то не то сказать, что-то сделать - любую оплошность или ошибку, в некоем трепетном страхе ответил:
- Святой отец, я хочу исповедоваться.
- Что тебя терзает, сын мой?
- Я не знаю покоя, отче, уже столько лет. Разумом понимаю, что совершаю нечто неправильное, но сердце подсказывает мне иной путь.
- Какой же грех совершил ты, если так не спокойна душа твоя?
- Я родителей оставил вопреки их воли, не послушал отца своего, сделал все наперекор. Родные желали видеть меня доктором либо архитектором, а я пошел своим путем - стал актером.
- Лицедейство есть грех, сын мой, ибо театр - школа мира сего и князя мира сего - диавола, а он прельщает недальновидных, желая заморить в душе человеческой последние остатки нравственности. В том родители твои правы, что пытались образумить тебя от обольщения, в ином же ты сам волен выбирать свой путь.
- В день нашей последний встречи отец проклял меня за одно только, что я посмел полюбить женщину старше себя самого. Меня поставили перед выбором: они или она, я выбрал любовь, она жена моя. Может статься, и в этом мой грех, что грузом давит на меня?
- В Писании сказано: "Посему оставит человек отца своего и мать и прилепится к жене своей, и будет двое одна плоть". Это повелением Господа, и в том нет греха на тебе, сын мой. Когда ты молился, я видел твое лицо, твои глаза, наполненные слезами: это свидетельствует о твоем чистом сердце и от тебя самого исходит свет, только не каждый может узреть его. Ты береги себя, будь далек от соблазнов, молись за родных, за себя самого. Путей к Господу много.
Общение со святым отцом оставило в душе двоякое чувство: с одной стороны некий покой, а с другой - трепетный страх перед великим грехом неисполнения Его воли. Комок рыданий стоял в горле, отчего-то жалко стало самого себя - в раз на него навалилось столько груза - не земного-обыкновенного, душевного. И впервые в жизни Влад осознал то одиночество, что окружало его многие годы, но лишь теперь оно давило на плечи неизмеримой ношей, а ранее он даже не замечал, как одинок и несчастен.
Бредя с опущенной головой вдоль каменных стен, Владислав присел отдохнуть в тени развесистой смоковницы. Было жарко и по телу струился пот. Очень хотелось пить, но ближайшего источника нигде не было. Вдруг скрипнула калитка, Владислав обернулся на звук и весь замер: на улицу вышла пожилая армянка - невысокая, смуглая, сухая, но ее глубокие глаза в сети морщин излучали свет и доброту. Лицом она походила на бабушку Вильгельмину, что так любила брать маленького Влада на руки и рассказывать удивительные истории и сказки - всегда только на армянском языке - когда-то давным-давно, и ныне образ давно почившей бабушки явился в священном городе в лице этой незнакомой старушки. Женщина слегка улыбнулась Владу и,усевшись на коврик, принялась печь тонкий хлеб. Эта картина умилила его настолько, что он позабыл обо всем на свете: столько красоты и тепла было переплетено в этой мирно сидящей женщине, чьи руки ловко раскидывали тесто над огнем. Казалось, будто само время повернуло вспять и он очутился где-то в прошлом - веками назад, мысленно перелетев через года и столетия. Старушка уловила его пристальный взгляд, спросила:
- С вами все хорошо? - во всем ее голосе, в интонации чувствовалась неуловимая материнская забота.
- Да, я просто присел отдохнуть в тени.
- Ваш акцент... вы армянин?
- Да, я армянин, но не из здешних мест.
- Я сразу догадалась, что вы родом не из Израиля. Поначалу подумала было, будто вы грек, но приглядевшись в глаза, поняла - такие очи бывают лишь у нас.
Запах свежеиспеченной лепешки витал в воздухе, перемешиваясь с другими ароматами восточных улиц, наполненных благовониями душистых цветов и специй. Старушка, поправив на голове платок, протянула тонкий горячий лаваш Владиславу, сказала:
- Испробуй мой хлеб, сынок, и да помяни потом в своих молитвах старушку Лилит.
Дрожащей рукой словно дар принял он угощение от неизвестной пожилой женщины, и был этот простой хлеб дороже его сердцу, нежели золото и камни-самоцветы всего мира. Лепешка оказалась пресной, тонкой и необычайно вкусной, такой же хлеб готовила когда-то мать - в дни ушедшего счастливого детства. Тоска по отчему дому вновь сдавила его сердце, но Влад пересилил печаль, просто мысленно приказал самому себе успокоиться, взять себя в руки.
Сгущались сумерки. Здесь, на юге, ночь наступает сразу, как только солнце скроется за прибрежными холмами, осветив кроны кипарисов алым светом. Под ветвями смоковницы сгустилась пелена, откуда-то с запада подул свежий прохладный ветерок. Вдохнув средиземноморский воздух полной грудью, уставший, но счастливый, Владислав попрощался с добродушной Лилит и пошел старыми кварталами к отелю. Базары и лавки только закрывались, зато уличные кафешки и кофейни были полны народу. Отовсюду доносились веселые голоса на различных наречиях, в воздухе витал запах жареной баранины и сладковатый кальянный дым. Где-то вдалеке муэдзин пропел последний азан, призывая правоверных к молитве. Влад не раз видел в стенах Иерусалима, как верующие мусульмане, зачастую из тех, кто не поспел в мечеть, расстилали коврики на пыльных улицах и совершали поясные и земные поклоны.
Немного замерзнув в легкой тунике, Владислав ускорил шаг, повернул налево, выбрался из торговый рядов и очутился в узком пустом проулке: здесь не было ни единого источника света. Боясь заблудиться в непривычных кварталах, он двинулся на ощупь, опираясь рукой о старую глинобитную постройку, до сих пор хранившую дневное тепло и память временных лет. И новь казалось Владу, будто он бредет в ночи Иерусалима не сейчас, а тогда - переступая ногами за Ним, бредя по Его следу, в ушах доносятся крики на арамейском и латинском языках, толпа, управляемая первосвященником Каифой, устремляется в ворота храма, в котором свершается глумливый суд над Учителем, взятый в руки солдат подлым предательством Иуды. Все эти видения как по мановению чьей-то длани пронеслись перед глазами Владислава, и он уже не мог понять, где находится и что происходит. Машинально, невидящим взором, он добрался до отеля, лишь в главном холле придя в себя. Равнодушно ответив на приветствие, Влад устремился в свой номер, ощущая жар во всем теле. Но ему не суждено было отдохнуть: настойчивый стук в дверь вернул его из небытия на землю и он поспешил отворить незнакомцу. Каково же было его удивление, когда на пороге перед ним предстала Ева - одна из актрис группы. Белокурая стройная красавица, одетая лишь в тонкий шелковый халатик, держала в одной руке бутылку вина, в другой - два бокала. Усмехнувшись его неподдельному смущению, женщина уверенной походкой хозяйки прошла в номер без приглашения и уселась в кресло, оголив стройные ноги. Владислав наблюдал за ней, не в силах ничего ответить. Неудержимое желание с каждой секундой захватывало его сознание, кровь ударила в лицо, крайняя плоть встрепенулась, но он не сделал ни единого шага вперед, не предпринял ни одну попытку овладеть красавицей. Обозленная его молчаливой нерешительностью, Ева взяла инициативу в свои руки: она приблизилась к Владу и обвила его шею белыми руками, ее губы коснулись его щеки.
- Где же ты был весь день, мой принц? - ворковала она, страстно прижимаясь к нему всем телом.
- Я молился в соборе святого Иакова, - прошептал Владислав, недовольный ее появлением в тот момент, когда он желал просто остаться наедине со своими мыслями.
- А я тебя ждала, и вот дождалась, - Ева расстегнула верхнюю пуговицу его туники, нежным касанием провела по смуглой шеи. потом вниз по выпирающим ключицам, - ты так красив в этом восточном одеянии, туника смотрится на тебе гармонично. Ты ведь правда армянин?
- Да, прошептал он, чувствуя, что весь горит.
- Значит, у тебя горячая кровь, не зря ты так нравишься женщинам.
- Разве?
- О да, любимый! Но нынешняя ночь станет моей.
Ева прижалась к его груди, страстно лаская смуглое небритое лицо. Только не сегодня, не сейчас! В памяти Владислава донеслись недавние предостережения святого отца о грехопадении и искушении; вот змея у его ног, еще немного - и от ее яда не спастись. С силой молитвы и святого своего покровителя Влад оттолкнул Еву от себя, воскликнув:
- У, изыди, дьявол!
Ошеломленная его поступком, женщина возмущенно застегнула полы халата, проговорила:
- Ты сошел с ума от здешней жары!
- Нет, я не могу сейчас, не могу здесь. Это святое место... Я гулял по оливковой роще на холме за стеной, я молился у святых мест. Понимаешь, что у меня здесь, внутри? - он приложил ладони к груди: там билось сердце.
- Ты желаешь молиться, да?
- Да, всю ночь. Моя душа, все мои помыслы не здесь, а далеко - за пределами отеля.
- Так молись, молись, - Ева в злобном порыве толкнула стул и ушла, громко хлопнув дверью.
Владислав глядел ей вслед: счастливый и несчастный одновременно. Да, на сей раз он смог справиться с искушением, но эта победа дорого стоила ему, еще дальше отдалив его от людей.






Голосование:

Суммарный балл: 0
Проголосовало пользователей: 0

Балл суточного голосования: 0
Проголосовало пользователей: 0

Голосовать могут только зарегистрированные пользователи

Вас также могут заинтересовать работы:



Отзывы:



Нет отзывов

Оставлять отзывы могут только зарегистрированные пользователи
Логин
Пароль

Регистрация
Забыли пароль?


Трибуна сайта

В чём заключается любовь?

Присоединяйтесь 




Наш рупор

 
ПРЕМЬЕРА ПЕСНИ!!!
МОЯ ЛЮБОВЬ!
ТАТЬЯНА ТИЛИАН!
https://www.neizvestniy-geniy.ru/cat/music/shanson/2541314.html?author

342

Присоединяйтесь 







© 2009 - 2024 www.neizvestniy-geniy.ru         Карта сайта

Яндекс.Метрика
Реклама на нашем сайте

Мы в соц. сетях —  ВКонтакте Одноклассники Livejournal

Разработка web-сайта — Веб-студия BondSoft