Последний архиепископ

Глава 43
Поезд медленно - или то казалось из-за долгого продолжительного пути, мчался по южной территории Германии-Баварии. Некогда голубое небо заволокли тучи, а некогда ровный пейзаж сменился зелеными холмами, за которыми в лучах еще яркого солнца блестели-белели покрытые вечным снегом вершины Альп.
Отец Жозеф лишь единожды глянул в окно, глубоко вздохнул; который час его мучила головная боль, но он покорно, с долей упоения претерпевал муки, что испытывал всегда во время путешествий - коротких или дальних.
Напротив него сидел интеллигентного вида господин, то был Рудольф Краус - австрийский патолог, бактериолог и иммунолог, чья научная деятельность распространилась далеко за пределами венских институтов и лабораторий. Неспроста ехал он вместе с архиепископом вглубь германских малознакомых земель. С ним был кожаный портфель - типичный для людей ученых, из него он достал кипу бумаг-документов, протянул их святому отцу. Тот покрутил их в руках, сказал по-немецки с заметным польским акцентом:
- Это все, что нужно?
- Да, прочитайте о ней.
Жозеф уткнулся в мелкий шрифт, суживая то и дело глаза из-за плохого зрения. В документах была изложена подробная биография некой Терезы Нойман из Коннерсройта, старшей дочери в семье портного Фердинанда и его супруги Анны. Поскольку Тереза была самым старшим ребенком из всех одиннадцати детей, то ей пришлось с раннего возраста подрабатывать, дабы помочь отцу и матери в содержании столь многочисленного семейства. Но один случай, произошедший в результате возгорания амбара, когда молодая Тереза активно принимала участие в тушении пожара, изменил всю ее жизнь, у нее вдруг - было ли то предопределено или даровано свыше, начались приступы, сопровождающиеся болями, слабостью и припадками. Тогда-то у Терезы резко ухудшилось зрение, что к марту 1919 года переросло в полную слепоту; к слепоте прибавились временная глухота и эпилептические припадки. Слепая, потерявшая практически слух, парализованная, Тереза не могла ни двигаться, ни принимать пищу, забота о ней легла на плечи родных. Но однажды, 1925 году в день канонизации ее тёзки Терезы из Лизье, несчастная резко прозрела и паралич отступил. В 1926 году у госпожи Нойман, по словам очевидцев, появились стигматы, а из глаз сочилась кровь; весть быстрой птицей разнеслась по округе, а затем по всей провинции и вскоре дом, в котором обитала несчастная, стал ломиться от посетителей и любопытных зевак, доходя иной раз до пяти тысяч человек. После появления кровавых стигматов Тереза, со слов родственников, полностью от пищи и питья, кроме того, что положено во время обряда Причастия. Ко всему прочему, - тоже по словам родных и близких, ее часто посещают видения библейских сцен из Нового Завета.
История о кровоточащих стигматах Терезы Нойман привлекла внимание не только праздных зевак из ближних окрестностей; якобы святой заинтересовались члены церквей - поначалу лютеране, а за ними и святые отцы Ватикана. Если первые - конечно, заинтересованные лица, верили в ниспосланное на их землю чудо, среди защитников коего явились пастор Йозеф Набер, врач Франц Ксавьер Майр, историк Фриц Герлих, то католическая церковь оказалась настроена скептически, посылая раз за разом своих людей для исследования сего феномена. Первыми представителями папской делегации явились отец Йозеф Ханауэр, доктор Йозеф Дойя и журналистка Хильда Граеф, которой впоследствии ее сомнений было отказано в приеме у госпожи Нойман.
Перечитав несколько раз историю "больной", Жозеф Теодорович вернул документы доктору Краусу, поинтересовался:
- Скажите, доктор, вы как немец верите в сию удивительную историю с фройлен Нойман, окутанную ореолом тайн и мистификации?
- Я верю лишь в доказанное наукой. Сказки про Бога, черта или нечто подобное оставляю легковерным и маленьким детям.
- А если наукой и опытом вам удастся доказать, что кровь из стигматов настоящая, подлинная, тогда поверите?
Рудольф Краус достал пачку сигарет, закурил, потягивая дым, ответил не спеша:
- Я никогда и ничего не загадываю заранее, таково мое жизненное кредо. Кстати, - он пристально посмотрел архиепископу в глаза, задал давно крутившийся на языке вопрос, - вы-то сами верите в стигматы, святой отец?
- Если бы верил, то не поехал бы в Коннерсройт.
Доктор Краус усмехнулся. Докурив, он потушил сигарету и взглянул в окно: на горизонте, почти у самого края, зеленел лес. Поезд верно приближался к конечной станции.
Селение Коннерсройт представлял собой типичную баварскую деревушку. Одноэтажные и двухэтажные крестьянские дома утопали в зелени хозяйских садов - за низкими, покрашенными белой краской частоколами. Местная ребятня сбежалась гурьбой, с интересом рассматривала гостей, приветливо помахивая им руками.
Отец Жозеф и Рудольф Краус остановились в гостинице-постоялом дворе на краю Коннерсройта, разместившись на втором этаже. Вторую комнату доктор занял для проведения лабораторных-научных работ. Перекусив в таверне на первом этаже гостиницы, они, не теряя зря время, поехали в дом семьи Нойманов - узреть, понять невероятное или напросто разоблачить искусных обманщиков. У дома, у ворот толпился разношерстный люд, перекрикивались на различных наречиях немецкого языка, о чем-то шумно спорили. Подъехавшая машина прекратила спор и все разом уставились на неизвестных, совсем не крестьянского обличия. Жозеф и Рудольф - оба в черных плащах и шляпах, скорым шагом прошли мимо толпы зевак, их у порога встретила молодая женщина в типичной для баварской крестьянки цветастой юбке и белой свободной рубахе, по всему было видно, что она давно ожидает их прихода.
- Проходите, господа, проходите, - обходительно, немного раболепно проговорила она, провожая гостей в дальние покои дома.
Внутреннее убранство оказалось лучше, нежели представлялось снаружи. Мебель, хоть и не новая, была вполне добротная; обои, занавески на окнах говорили, что хозяева дома поправили свое материальное положение - не без помощи безгрешной страдалицы.
Женщина ввела архиепископа и доктора в маленькую, освещенную дневным светом, комнату, где в углу стояла обыкновенная узкая кровать, на которой под белым платом лежала та, что стала причиной огромного потока людей и всевозможных предрассудков внутри церкви. Тереза Нойман, по виду не более тридцати пяти лет. Невысокая, с довольно миловидным приятным лицом, на котором словно печати блестели светлые глубокие глаза, фройлен не производила впечатление лгуньи или, хуже того, колдуньи, ведьмы. Напротив, спокойное, миролюбивое выражение ее лица говорило лишь об открытом добром характере и глубокой вере там, внутри, в сердце.
Молодая женщина, что встречала гостей, наклонилась над кроватью, тихо сказала пару слов, указав на святого отца и доктора. Тереза привстала с подушки, отчего-то замахала руками, будто желая отогнать назойливых мух; другая, явно поняв, что та имела ввиду, проговорила, обратившись к Рудольфу Краусу:
- Простите, доктор, но моя сестра не желает вашего присутствия в этой комнате, - обернулась к Жозефу, - она хочет видеть лишь вас, святой отец.
- Уму непостижимо! - парировал господин Краус то ли в недоумении, не то от огорчения. - Устроили театр абсурда для легковерных.
- Прошу вас, пойдемте, доктор, - умоляюще, извиняющим голосом молвила женщина, увлекая его за собой прочь из комнаты, - в следующий раз.
- Хорошо, как вам будет угодно, - Краус поправил очки и, в нарочитой гордости вскинув голову, вышел.
Дверь за ними со скрипом закрылась, Жозеф остался один на один с великой страдалицей. Первое время они взирали друг на друга - изучая. Длинное белое одеяние Терезы было запятнано кровавыми каплями - то ли краска, то ли действительно невинная кровь чистой человеческой души. Жозеф приблизился к ней, та вытянула к нему руки, словно призывая. Архиепископ взглянул на ее ладони - на каждой по глубокой ране, слабо затянутой тонкой кожей: действительно ли стигматы божественной воли или специально сделанные порезы? К сожалению, Жозеф плохо разбирался в медицине, а доктора Крауса, что мог бы сразу определить природу происхождения ран, не оказалось рядом.
В коридоре скрипнула половица, раздались приближающиеся шаги, в комнату вошла младшая сестра Терезы, остановившись подле архиепископа, сказала:
- Все началось с того злополучного пожара на ферме. Тереза, будучи еще совсем юной, первая бросилась тушить пламя и боролась с огненной напастью так самозабвенно, что упала со стула, на который ей пришлось встать, дабы дотянуться до очага пожара. Люди, бывшие в тот день на ферме, спасли ей жизнь, вытащив из обрушившихся балок, но она была сильно покалечена. Болезнь прогрессировала и вскоре у сестры развился паралич,а через некоторое время она совсем ослепла и оглохла. Единственное, что оставалось у нее и придавало немыслимую силу духа - это горячая вера и упование на Бога, ибо с детства отличалась ото всех нас большой религиозностью, всегда -ранним утром ли, поздним ли вечером выстаивая молитвы. Наша семья верующих католиков, - добавила она.
Отец Жозеф более пристально-детально осмотрел место начала стигматов, какое-то время держал в руках ночную рубаху, потемневшую от кровавых пятен.
- Стигматы всегда появляются в Великую пятницу, - пояснила сестра Терезы, - из ее глаз обильно текли обильные кровавые слезы. Осматривающие Терезу врачи недоумевали, ибо от столь обильного кровотечения она должна была бы умереть.
- Правда ли то, что фройлен Нойман с 1926 года отказалась от пищи и воды? - задал Жозеф давно интересующий его вопрос.
- Да, святой отец. Сестра более не принимает никакой пищи или же воды, кроме как причастия. Но, не смотря на это, ее вес остается неизменным, около 52 килограмм.
Архиепископ заранее был осведомлен обо всех мучениях-чудесах несчастной, долгое время изучал, читал документы об ее семье, рассказы очевидцев и всевозможные противоречивые мнения как служителей церкви, так и медиков, но лишь сейчас решил услышать все сам - из первых уст, не сплетен и домыслов. Он вежливо попросил родственницу Терезы рассказать все - от начала до конца, о злоключениях-чудесах последней.
- Однажды паралич прошел внезапно, но до того из-за пролежней левая нога начала гноиться и доктора, ведущие осмотр, предложили ампутацию. Однако, Господь распорядился иначе, и 17 мая - как я помню, Тереза сама - без помощи посторонних села на кровати, а затем встала и сделала несколько шагов. Через две недели она, хоть и с трудом, но превозмогая себя, пошла в церковь. Все наши соседи сбежались, дабы узреть чудо о невероятном выздоровлении больной. В тот же день у нашего дома собралась толпа зевак: мужчины, женщины, старики и дети; толпы посетителей каждый день. С тех пор не бывает ни дня, чтобы к нам кто-нибудь да не пришел.
- Продолжайте, - попросил архиепископ.
- Сестру стали донимать видения, о которых она рассказывала святым отцам. Она видела как наяву кровь и пот Спасителя на горе Елеон; она созерцала Крестный Путь, по которому шел Господь наш Иисус Христос, видела Его казнь. Но, кроме Страстей Христовых, ей виделись сцены из жизни Приснодевы Марии, апостолов, святых; она наблюдала со стороны участь душ умерших и падение ангелов. В глубоком состоянии она посещала Открытие Святого года в Риме, церемонии в Лурде, Лизье, Фатиме.
-А разве сие знания не доступны каждому верующему, что душой и сердцем предан нашей Святой церкви?
- Вы правы, отче. Верующий мог читать или слышать о чудесах, а позже повторить об этом, но... что вы скажите, если я поведаю вам, как Тереза, получившая образование лишь в нашей сельской школе и зная только молитвы на латыни, во время своих видений разговаривала на различных наречиях, в том числе на арамейском, служившем разговорным в Палестине во времена земной жизни Спасителя. А что вы скажите, узнав о том, что Тереза говорила на редком диалекте французского, на котором общаются лишь жители в Пиринеях? Это наречие опознали профессор Вутц и доктор Герлих.
- Вы складно говорите - для простой селянки, - вдруг проговорил Жозеф, обернувшись к молодой женщине.
- По вашему, мы все выдумали, дабы привлечь внимание людей?! - воскликнула, задетая за живое, та и всплеснула руками.
- Нет, я верю вам и вижу истинную веру во взоре вашей сестры, но меня послал Ватикан с требованием во всем разобраться, вот почему мне необходимо выяснить все. Все. Понимаете?
Он выпрямился, собираясь уходить, незаметно для женщины макнув маленький кусочек ваты в кровавое пятно, что передал ему в тайне доктор Краус перед тем, как покинуть комнату Терезы.