16+
Лайт-версия сайта

Святость над пропастью

Литература / Романы / Святость над пропастью
Просмотр работы:
09 января ’2022   20:05
Просмотров: 4056

II глава
Тяжелые дни - полярные, холодные, где земля никогда не знала настоящего тепла, потекли привычной - в этом крае чередой. Сам Минлаг представлял собой лагерные пункты для инвалидов и нетрудоспособных политических заключенных на пять тысяч человек, которые добывали каменный уголь, строили новые шахты, шкалоблочный завод, изготавливали кирпичи и делали лесозаготовки для нужд комбината "Инта-уголь". Суровые погодные условия, нечеловеческое содержание - все то стало частью безрадостного существования тех людей, на которых несправедливо повесили ярлык "враг народа", и именно им приходилось сносить тяготы лагерного быта. Кормили узников скудно: на завтрак выдавалась селедка, в обед рыбная баланда с мерзлой картошкой и каша без масла, а ужин снова баланда, полкило хлеба на весь день.
Отцу Дионисию исполнилось семьдесят два года, сильно постаревший, осунувшийся, с больными коленями и слабыми руками, он не мог выполнять каждый день тяжелую работу на угольных шахтах или строительстве и поэтому его переводили из одного отсека в другой, чаще он мешал остальным рабочим, нежели помогал, из его тонких рук всякий раз падала кирка, коей следовало было копать промерзлую землю, тогда охранники кричали на него, понося непотребными словами, а затем с силой всучивали в руки ведра и требовали приносить воду из реки.
- Пошел вон, старый баран! - слышал Дионисий грубый голос охранника и невольно втягивал голову в шею, ожидая больного удара.
- Чего стоишь?! Бегом неси воды да побольше! - понукал окриком другой надсмотрщик.
И святой отец, покорно снося унижения, отправлялся к берегу Усы, что стремительным потоком несла свои воды на юг, беря начало на западных склонах Полярного Урала. Дионисий подходил к берегу, невольно любуясь северным диким краем, волны медленно ударялись о землю, до ушей доносился безмятежный речной прибой, в лицо ударяли ледяные капли. Жмурясь от яркого солнца, что светило, не давая тепла, он мысленно погружался в себя, в свой внутренний диалог с неспокойной, несчастной душой, на глаза наворачивались слезы. Сорок Севастийских мучеников, принявшие мученическую смерть в водах ледяного озера; и сразу перед взором вставал образ убиенного отца Протасия.
Немного пораздумав над смыслом и тленом земного бытия, Дионисий с полными ведрами воды возвращался на шахту, где по прибытию ему дадут новое задание. Поначалу подъем с берега на низкую сопку давался весьма легко, ноги, обутые в теплые старые сапоги, втаптывали снег в землю и тогда взору открывались маленькие островки мягкого полярного мха. Но чем ближе оставалось расстояние до шахты, откуда доносились непрерывные стуки и выкрики человеческих голосов, то каждый шаг становился труднее и труднее, а слабые натруженные руки из последних сил держали ведра. Поставив ношу на грязный, черный от копоти пол, святой отец несколько облегченно вздохнул, перед пылающим очагом согревая озябшие руки. Молодой статный охранник приблизился к нему, критически оглядел его с ног до головы, будто проверяя - он или не он, после чего постучал палкой по его сапогам, недовольно сказал:
- Опять пролил воду, пока нес, старый баран?
- Несколько капель пролилось, мне было тяжело, - ответил, опустив голову словно провинившийся школьник, Дионисий, не совсем правильно выговаривая русские слова.
- Какие несколько капель, облезлая ты кошма?! Погляди на свою обувь, коль не слепой. Значит так, - охранник повертел палкой, которой подгонял не особо радивых, добавил, - оправляйся сию минуту в сарай и притащи большую телегу, только смотри - живее, задержишься хотя бы на секунду, отведаешь палки. Ясно?
- Да.
Дионисий, оказавшись в этом лагере, был немногословен, покорно снося обиды и оскорбления. Здесь, почти на краю земли у вод северного океана, осознал, что человеческая жизнь, а тем более, его не имеет больше никакого значения. Над головой кружилась стайка птиц, раз - и улетела куда-то далеко на юг, в дикий уральский лес. Он проводил немигающим взором полет пернатых, в душе желая обратиться какой-нибудь пташкой, пусть сойкой, чтобы преодолеть высокую стену забора, стать вновь свободным как раньше. Мысленно святой отец возвращался к памяти ушедших из жизни людей, с которыми его связывало больше, чем просто общение: вот перед мысленным взором проплыл образ отца Протасия в белоснежных одеяниях, следом обратил к нему лицо безвинно убиенный племянник Каетан, рядом с ним, озаренный яркими лучами, стоял Жозеф Теофил Теодорович, он видел их глаза - этот немой диалог между их мирами, но они оставались молчаливы, а его вопросы без ответов. Солнце постепенно клонилось к закату, на землю медленно опускались вечерние тени.
В это время уставшие узники возвращались по своим баракам, грели у очага озябшие натруженные руки с обломленными грязными ногтями. Им раздавали ужин, малосъедобный на вид, на который невозможно смотреть без отвращения, но иного здесь не было и, не смотря на мучимый голод, пленники хлебали рыбную баланду - просто, чтобы не умереть.
Отец Дионисий последним взял ужин, осторожно присел на скамью с другими, как вдруг услышал над ухом злой, недовольный голос:
- Пошел прочь, это наше место, ксендз!
Святой отец боязливо, словно загнанный зверек, поднял глаза - над ним склонилось темное лицо, карие глаза прищурены, на переносице собраны складки. Он молчал, остальные прекратили есть и с интересом уставились в их сторону, в нетерпении ожидая развязки. Говоривший выхватил ложку из рук Дионисия, бросил ее на пол и, схватив его за воротник, прокричал:
- Ты оглох? Я тебе уже сказал: убирайся.
Друзья узника, стоящие за его спиной, рассмеялись, их забавлял страх, отпечатавшийся на старческом лице святого отца. Он оказался один - один против всех и не известно, чтобы случилось, если бы из соседнего стола не раздался низкий голос:
- Оставь его в покое.
Обидчик Дионисия в недоумении обернулся: на него смотрел рослый, широкоплечий азиат, который, поднявшись со своего места, уже направился было к нему.
- Чего встреваешь не в свое дело, ты, тувинец?!
- А сам-то ты кто есть, а? Или позабыл, как тебя словно скот привезли сюда из Бессарабии?
Тот, что унизил святого отца, решил было поквитаться с неожиданным обидчиком, но его друг вовремя остановил его со словами:
- Не лезь на рожон, Костел, мы найдем другое место.
Тот некоторое время помялся, раздумывая: послушать совета или влезть в драку, но в последний миг здравый смысл взял вверх над гордостью и он, обижено окинув всех взглядом, ушел за другой стол - подальше от других. Тувинец, тяжело ступая, приблизился к Дионисию, сказал:
- Иди за мной, будем ужинать вместе.
- Спасибо, - промолвил тот, он осторожно подобрал с пола ложку и последовал за своим спасителем, теряясь со своим малым ростом на его фоне.
После ужина тувинец остался рядом со святым отцом - вдвоем легче переносить тяготы плена, а за мирными дружескими разговорами время шло куда быстрее. С его слов Дионисий узнал, что он родом с предгорья Танды-Уула,что звать его Калзан, имя отца Балчыр, значит, он Калзан Балчырович.
- Так русские меня звали, - пояснил он, его большие глаза с азиатским разрезом чернотой блестели в свете слабого очага.
Калзан долго рассказывал о своем детстве - счастливом, безоблачном, когда семья кочевала по просторам Саянских гор, а поздними вечерами собиралась перед юртой у очага и старейшина рода рассказывал удивительно интересные, страшные истории и легенды, предания предков, передающихся из уст в уста следующим поколениям, и он, тогда еще маленький пятилетний мальчик, прижимался к мягкому материнскому плечу, с замиранием сердца глядел на горящее пламя, бросающее искры к черным небесам, а уши внимали каждое слово, произнесенное стариком.
Калзан замолчал, его глаза вперились взором в желтое пламя, что то и дело трепетало от каждого неосторожного движения, исполняя свой непонятный дикий танец; рассказывая о детстве, мыслями он улетал далеко-далеко - за пределы страшного лагеря, через горы, леса и реки, туда, где ускоряет бег река Енисей, где пышным ковром разрастаются высокие травы, где кочуют вместе с людьми тучные стада, а высоко в лазурном небе над горами парят орлы и кречеты.
- В семь лет меня отдали в школу-интернат, - вернулся в настоящее Калзан, - после окончания средних классов меня направили в колледж учиться рабочей профессии. В колледже мне нравилось больше, чем в обычной школе; получив диплом с отличием, я устроился фрезеровщиком на новый завод, работал там до начала войны.
- Как ты попал сюда? - задал Дионисий мучивший его вопрос.
- История как и у всех: вернулся на завод, работал да язык подвел: сказал однажды товарищам по цеху, что, мол, в НКВД народ пытают - своих же, не чужих, кто-то донес да еще приврали, мол, Калзан против власти бунтует, ночью-то меня увезли как "врага народа", отправили в Сибирь лес валить, на лесопилке я травму получил - пол мизинца отрезал, хорошо еще, что не всю кисть. Начальник в том лагере неплохой попался, отстранил меня от работы на какое-то время, в больницу отправил, а как выписали меня, так сразу в поезд и сюда, в Абезь.
- Абезь - мой третий лагерь, - ответил Дионисий, до того вкратце поведал о своем детстве, теплой юности.
- Неужели третий?
- К сожалению, да. Впервые я попал в плен во время второй мировой войны, немцы прознали, что я ради спасения евреев готовил поддельные документы о крещении, и отправили в концлагерь, откуда меня вызволили родные, заплатив немцам большую сумму денег. После окончания войны меня должны были назначить архиепископом львовского собора заместо почившего отца Жозефа, ибо я являлся его преемником, но не успел: по ложной клевете меня судили за преступления, которые я не совершал: кто-то решил тогда избавиться от меня и ему это удалось. Сначала четыре года я провел в лагере под Донецком, а недавно приехал сюда. В здешних местах так красиво, да жаль, что я не привык к холоду. Клеветников своих давно простил и только молюсь за спасение их душ.
В воздухе застыло молчание, в очаге потрескивал едва теплившийся огонек, а за окном разыгрался злой ветер. Каждый думал о своем: Калзан вспоминал теплый уют родительской юрты, Дионисий в тайне видел похожую картину - почти такой же барак, тот же очаг, только вместо Калзана сидит напротив отец Протасий. Память о былом сдавила сердце ржавыми клещами - невозможно повернуть время вспять, как нельзя войти в одну реку дважды, глаза сами собой увлажнились и чтобы не показать собственные страхи и слабость, святой отец проговорил:
- Претерплю испытания на бренной земле, а после смерти, если такова будет воля Господа, получу долгожданный покой.
- Ты в это веришь? - спросил Калзан, пристально взглянув ему в лицо.
- Я родился в христианской вере, в ней и умру. Если бы не верил, то не ступил бы добровольно на духовный путь.
- Мы, тувинцы - буддисты, и мы не ищем бриллианты на земле, а занимаемся поиском сокровищ души.
- Что есть сокровища земные? Камни, всего лишь камни, тлен.
Их мирная беседа затянулась почти до ночи. Дионисий многое поведал собеседнику о том, что видел, что знал. Особое внимание он уделил воспоминаниям об архиепископа, что являлся не только его предшественником, но в большей мере учителем и тем идеалом человеческих добродетелей, к коим стремился он всю жизнь.
























Голосование:

Суммарный балл: 0
Проголосовало пользователей: 0

Балл суточного голосования: 0
Проголосовало пользователей: 0

Голосовать могут только зарегистрированные пользователи

Вас также могут заинтересовать работы:



Отзывы:



Нет отзывов

Оставлять отзывы могут только зарегистрированные пользователи
Логин
Пароль

Регистрация
Забыли пароль?


Трибуна сайта

Сказочный лес

Присоединяйтесь 




Наш рупор





© 2009 - 2024 www.neizvestniy-geniy.ru         Карта сайта

Яндекс.Метрика
Реклама на нашем сайте

Мы в соц. сетях —  ВКонтакте Одноклассники Livejournal

Разработка web-сайта — Веб-студия BondSoft