РАЗНОЦВЕТ

РАЗ
Весна 1920. Земля у моря. Балтийский ветер. Кустики, прижимающиеся к земле, точнее - к песку. Его уносит ветер на километры. Когда-то я провёл здесь своё детство. В окружении той банально скучной интеллигенции, которая привычно отдыхала в начале нынешнего, 20-го века, на Прибалтийском взморье. Особенно им нравилась Либава. Этот крупный город теперь хотят переименовать, насколько мне известно, в Лиепаю. Я, будучи мальчиком лет 6-7, был не особо вдохновлён знатными визитами, различными громкими праздниками, которые постоянно устраивались в Либаве. Мне нравилось проводить время у моря. Вы знаете, Балтика - удивительна! Я всегда рылся в песке, он утекал, как время, когда я сжимал его в кулак. Я всегда находил мотивы, с которыми мне было интересно быть одному, позади тех, кто любил то "высокое общество". Вы скажете - я красный! Но я не дам вам точного ответа. У всех есть свои недостатки и наоборот. Во время Первой Мировой Войны я служил на Балтийском флоте. Да, снова здесь. Я не из этих мест, родился в Санкт-Петербурге, ныне Петроград, но моя прабабка была из Курляндии. Она происходила из шведско-немецких дворян, прям как адмирал Эссен. С ним я, кстати, а точнее, под его руководством - и служил на флоте. Так вот, люди разные. Как кому попадётся. Но вот профессия - определяет стержень. Офицеры, с которыми я служил - были тоже из высшего общества, однако оно разнилось с контингентом грустных весельчаков из Либавы.  Первые были умны. За ними могла стоять Россия, та Россия, которой теперь мне так не хватает. 
Сейчас я ехал в Поланген, который не так давно стал называться Паланга. Дорога тянулась вдоль моря. Была уже ночь. В купе занесли чай с лимоном, от которого пахло детством. Моя тётка любила пить его с малиновым вареньем. Малину она сама собирала. В её небольшой усадьбе был пруд, рядом с которым были высажены большие кусты малины. Они тянулись до соснового леса. Красивое было место. Когда ягоды уже не помещались в плетёную корзину, она подходила к главному дому, открывала ставни, из которых тут же вылетали прозрачно-белые занавески, пахнущие чистотой, и ставила корзинку на подоконник. Потом она заходила на кухню, приказывала кухарке удалиться и наслаждалась работой. Брала разные посудины, сахар, воду и другие недостающие ингредиенты для полноценного приготовления варенья, а я садился у окна в кресло-качалку, начинал читать какой-нибудь роман и засыпал под аромат, доносящийся из окна, и пение птиц. Жаль, сейчас варенья не хватает. 
Утром я оказался в Полангене. Никак не отвыкну называть города их прежними именами. От современной Паланги веет древностью. Название, происходящее от куршских народов, гербы с коронами, немецкие рыцари - всё это на старом Янтарном пути. Я сам не так сильно люблю янтарь, в отличие от моей матушки. Когда я ещё жил с семьёй в Петербурге, мы часто с ней захаживали в мастерские, в которых она, в очередной раз, подбирала оправу для своего янтарного украшения, чью смолу привозили из этих мест. Если отойти подальше от города, можно дойти до соснового леса, чей запах меня всегда манил. Вот и сейчас, я бы с радостью пошёл в ту сторону, чтобы сесть на самом краю леса у моря, смотреть на пенные волны, бушующие, как мои мысли. Но прибыл я не для того, чтобы философствовать или отдыхать. Я привёз документы, которые не должны достаться "белым". Да, теперь я против "своих". Но, на самом деле, я не за тех и не за других. Мне нравится атмосфера цивилизованного общества, однако не только у определённой части населения должны быть привилегии, права, мы не в праве лишать людей, талантливых людей жизни. Той, которой они достойны, если обладают талантом. Я полностью в этом убеждён, поэтому мне противно видеть самовлюблённых своей фамилией представителей - бывшего мной почитаемого общества, которые едва могут пошевелить двумя извилинами, выдвигая на первый план заслуги предка. Это - схема англичан. Они гордятся прошлым своего фамильного древа. Они могут теперь ничего не делать и пылать от удовлетворения в жизни. 
Выйдя к порту, я почувствовал, что теперь это Латвийская республика. Всё было в ярко-красном оттенке. Немцев почти не было, только некоторые латыши, которые были за монархию жалели, что произошёл такой исторический поворот. Хотя, на самом деле, многие из них не должны были ни при каких обстоятельствах любить немцев, так как это тоже корни истории. Однако сейчас, после победы Германии и нарастания её идеологии, многие в мире начинают поклоняться германцам. Эта страна, в понимании многих, идёт вперёд, как железный эсминец, не боящийся ничего. Он оставляет щепки после прохождения намеченного пути. Поэтому люди, в чьих умах представляется эта картина, чувствуют, что будут защищенными только в этой стране, только среди этих людей. Я искренне удивляюсь техническому прогрессу, который достигла Германия, и который она ещё, несомненно, достигнет. Но. Есть дух. Душа. Эта страна со стальными канцлерами, военная по своему происхождению, но ледяная по сути. Оснащенный по новому образцу экипировки - немецкий воин - проиграет русскому солдату, будь то матросу, будь то крестьянину, который только вчера вспахивал землю и ничего не знает о военном деле. Так будет. Потому что у патриота моей страны есть душа, ответственность перед своим духом. У немецкого солдата есть теория и практика, которая тоже выигрывает во многих важных сражениях, но не решительном.

НО
Весна заканчивалась, и с её уходом затухала и Латвийская ССР. Здесь тоже была Гражданская война. Своя. Оказалось, что не так-то и мало латышей за, своего рода, монархию. Эта земля захотела стать независимой страной Латвией. Но в чём смысл её лая и слюны, которой она так и брызжет, как собака? Разве не считается независимой та земля, в которой цветут сады, и падают сочные плоды в руки её граждан? Я никогда не понимал того: зачем люди постоянно устраивают войны, зачем они влекут за этим боль своих же близких... Мне, видимо, не понять: разве нельзя просто жить всем людям - хотя бы в относительном мире... Пусть остаются конфликты, ссоры, недопонимания, но не до такой степени. Им не хватает адреналина. Им много чего не хватает, но причиной всему лишь одна вещь, которой они лишены - любви. 
После сдачи одних документов, в штабе я получил другие по новому делу, которое вынуждало меня ехать обратно. Я должен был отправиться в Москву. Не так давно она снова стала столицей. Кто-то был недоволен, хотя я вполне. Я считаю, что на бывших, пусть и прекрасных, болотах слишком ветренно. Пусть имперский Петербург не обижается на меня, я его люблю, по-другому быть не может, та земля меня приняла, однако мне по душе более древние города. Пусть хоть какие события происходят в Петербурге, переворачивая мир, но Москва была центром за много веков до основания Северного порта. В ней кипела работа, строились стены, стучали в наковальнях. Это не случайность, а последовательность. 
Когда я шёл по улице в своих мыслях, меня окликнул один мой старый знакомый. Он служил на том же корабле, что и я во время Первой Мировой. Мы разговорились, вспомнили былое и я, наконец, спросил его о настоящем. На что он мне ответил, что он до сих пор служит морю. Он получил образование. Только потом я понял, что это тот самый известный офицер, чью фамилию я умолчу, который прославился за избиение матросов...порядочных матросов. Стоит ли тогда давать названия вещам, если они, всё равно, не всегда олицетворяют истину, путая многих, ведя не по тому пути? 

ЦВЕТ
Не знаю: то ли душе грустно, то ли интуиция не врёт, но кажется, что здесь я в последний раз. Кто знает, что от жизни ждать... Твои планы могут поменять как плохие события, так и хорошие... Мне оставалось только пойти к пирсу. На нём когда-то, как это обычно бывает, я часто встречал закаты с Ларой, которую я так называл. Как оказалось позже, когда я приехал её тайно навестить, она была расстреляна немцами в 1917. Хотя она и была немкой по происхождению, она помогала русским. В этой беспокойном двадцатом веке пока не было ни одного спокойного года. Постоянно борьба... Я стоял, прощаясь с красным солнцем. Сегодня оно было особенно алым.