Макошины песни (цикл)

Нынче мои берегини печальны глазами,
эти глаза берегиньи синее июля,
даже синее моих, что когда-то казались неба сильней,
и от них навсегда отвернулись все небеса
и задёрнули тучки, как шторки,
только оставили щёлку для строгого взгляда:
шей берегинь, мол, и складывай сшитые горкой,
а о ночах об июльских, пожалуй, не надо.

Нынче губами бедовы мои берегини,
их берегиневы губы сочнее заката:
думы мои не совсем, видно, были благими,
эти июльские думы никак не упрятать…

***
Мой июль огранён под берилл,
подберу и на шею – кулоном,
чтоб глаза оттеняло зелёным, -
и Ярило меня побери!
Забери, прибери, приласкай,
ляг на коже загаром каурым,
пусть твердят, будто летняя дура
сорвалась с твоего волоска.

***
Даже колкая трава
косарям порой важна,
и права, пока жива,
и нежна, пока нужна,

а растопчешь – не растёт
ни репей, ни лебеда,
ни осока, ни осот
ни за что и никогда.

Лишь моя разрыв-трава
и серпу луны должна,
и жива, пока права,
и нужна, пока нежна...

***
Точен серпень – и кровь рябинова
каплет,
слизывай да глотай,
над рябиной горят рубиновым,
как лицо моё,
облака.

Но Ему, видно, мало пламени,
мол, не всё ещё показал, -
обессиленной мне и маленькой –
ярким вереснем –
по глазам,

чтоб ослепла и только слушала
на пожарище,
чуть дыша,
как по цветеню сохнет душенька,
облетевшей листвой шурша.

***
Отпустить бы себя на волю,
в шелковистые небеса.
Мне грустят о полынной доле
шепотливые голоса,

не поют, а шуршат ковыльно,
не потворствуют, а томят.
Над полынью глаза кобыльи,
потерявшие жеребят.

Отогреть бы себя до искры
от цыганских степных огней,
чтоб сверкающие мониста
перезванивались по мне…

***
Рядила себя в тончицу
белёного чудо-льна,
хотела летать орлицей
и быть, как она, вольна,
просила добра у Бога,
алкая его тепла,
но надоба в пыль-дорогу
бурмицким зерном легла,

и ангелова торока
на очи сползла с кудрей, -
не видело божье око,
как я – за порог, скорей –
на росстанье до денницы
варганом Додолу звать,
пускать с рукава синицу
в Сварожую благодать,

а там одесную - Сирин,
ошуюю – Алконост,
в былицах барвинок синий
на волглых полях пророс, -
и Среча идёт навстречу
меня от хвороб хранить,
вшивая в моё оплечье
свою золотую нить.

***
Куколкой в белом коконе
дремлет моя капустница.
Небо на землю спустится –
ляжет в саду под окнами,
ляжет в саду под окнами –
да всколыхнётся заметью.
Что снегири мне в памяти
северное наокали?

Ты мне, пригладив локоны,
снова слова запутаешь.
Хмурень, в тулуп закутанный,
ходит вокруг да около,
ходит вокруг да около
под руку с бледной спутницей,
но у моей капустницы
сердце звончей, чем колокол.

Слышишь – шурша под кожицей,
крепнут тугие крылышки.
Щедрой метелью вымышлен,
сон на окно уложится
странным цветком, подцвеченным
воском облитой свечечкой, -
тёплое лето-летичко
видится в нем и множится.

***
Ах, как горе твоё бренчит по ночам, кричит,
бузины раскалённой горючей, ну, прям беда
в мокром личике, локоне, завитом от причин
перепутий мужских, запутанных вдрабадан.
Полно, это ещё ни темень твоя, ни мгла,
ворошащая лапой одонья сухих костей.
Я ссучу волоконце из шороха помела
и сотку для тебя тоску, пустыря пустей.

Ах, как радость твоя над фарфоровым лбом звенит –
колокольцем латунным, серебряным бубенцом.
Он, дид-ладо, пришёл, словно Лель, для тебя завит,
на руке перстенёк и румянец во всё лицо.
Полно, это всего лишь навий тягучий клич,
лебедни оперенье, пушистей фаты твоей.
Что сумела ты, девонька, в сердце своём постичь?
Я спряду тебе счастье – тишайшее из морей…


Две песни из этого цикла можно послушать здесь: http://ibmcsoft.ru/innath/songs.aspx?pn=60
("Даже колкая трава" и "Ах, как горе твоё" - музыка и исполнение Инны Тхорик)