Цена покоя

Был душный летний вечер. Воздух, в течение дня разогретый до температуры 42 градуса по Цельсию и насыщенный густым городским смогом, совершенно не двигался. Если и поднимался ветер, то настолько горячий и слабый, что это не приносило горожанам никакого облегчения. Молодые рябины и клены, посаженные еще прошлой весной, засохли на корню, превратившись в непривлекательные веники с висевшей на них скрученной спиралью бурой листвой. Старые клены и липы еще боролись с засухой, но и их листья желтели и опадали.
Трава, выкошенная какими-то умниками из городской службы озеленения еще в апреле, выгорела, и вместо нее газон покрывала грязно-желтая, противная солома. Это совершенно не украшало и без того малопривлекательный урбанистический пейзаж. Дождя не было уже два месяца.
В бледно-голубом акварельном небе, подернутом перламутровыми облаками, похожими на небрежные мазки гигантской кисти, мелькали черными точками стрижи, ловившие в воздухе немногочисленных насекомых.
Во дворе, окруженном высотными безликими домами, шумно играли дети. Разноцветные респираторы наполовину скрывали их лица. На пустой баскетбольной площадке, огороженной блестящей металлической сеткой, мальчик лет трех упражнялся в меткости. Он кидал камнями в металлический столб, выкрашенный темно-зеленой краской и поддерживавший баскетбольный щит, сделанный из толстой желтой фанеры. Мальчик попадал часто. Звук удара камня о металл получался очень однообразным, звонким и надоедливым. На ребенке был ярко-желтый респиратор, одет он был в красную футболку с черным человеком-скорпионом, застывшим в боевой позе, темно-синие шорты, черные сандалии и красные носочки.
Рядом с внуком стояла его бабушка, на вид которой можно было дать не более сорока лет (хвала достижениям медицины!). На ней было белое шелковое летнее платье с широкой длинной юбкой, усыпанное крупными бордовыми маками. Русую голову закрывала широкополая шляпа из итальянской соломки, с бордовой лентой вокруг тульи. В руках женщина держала электронную книгу и, часто отрывая глаза от текста, с любовью смотрела на ребенка.
Окно однокомнатной квартиры, расположенной на третьем этаже серого элитного дома, было широко распахнуто, но смог внутрь жилища не поступал, отделенный от него прозрачным, почти невидимым фильтром, занимавшим весь оконный проем. Большая комната, служившая своему обитателю и гостиной, и спальней, и кабинетом, была отделана в бежевых тонах и обставлена незатейливой, но изящной и дорогой мебелью, что говорило о состоятельности и хорошем вкусе хозяина.
Сам хозяин – молодой прекрасно сложенный черноволосый мужчина, возлежал на оттоманке, обитой светло-бежевой гобеленовой тканью с более темным растительным орнаментом, и читал раскрытую в середине книгу, напечатанную на самой дорогой бумаге, в роскошном кожаном переплете с золотым тиснением. На нем были только узкие черные домашние брюки, подчеркивавшие совершенство его в меру омускуленного тела. Звук за окном начинал ему надоедать, пока не надоел окончательно.
Он лениво поднялся и, оставив книгу на придвинутом к оттоманке журнальном столике, подошел к окну, неслышно ступая босыми ногами по персидскому ковру ручной работы. Его движения были легки и грациозны, подобные движениям дикой кошки. Постояв с полминуты со скрещенными на груди руками и оценив ситуацию, он также неторопливо развернулся и отправился в глубь помещения.
Его тонко вырезанные ноздри раздулись, как у лошади, почуявшей опасность, в темно-синих глазах с поволокой засверкали искры предвкушения наслаждения. Рядом с библиотекой, за стеклянными витражными дверцами которой теснились книги, написанные классиками в разные века, стоял маленький элегантный шкафчик. На нем разместились два изящных бронзовых подсвечника, изображавших дев с распущенными ветром волосами и орлиными крыльями, несущих в высоко поднятых руках факелы. Его дверцу покрывала искусная резьба, запечатлевшая сцену гонок колесниц на древнегреческом ипподроме. Именно к нему незримая сила влекла молодого человека, как магнит неодолимо влечет к себе железо.
Мужчина приложил изящную узкую ладонь левой руки к одной из лошадей, мчавшихся галопом на вираже. Скрытый сканер распознал его, и шкаф открылся. Внутри не было ничего, кроме ящика из черного дерева с перламутровой инкрустацией, формой своей напоминавшего кофр для старинной пишущей машинки.
Словно погруженный в некий гипнотический транс, мужчина взял его в руки и бережно положил на овальную столешницу с мозаичными изображениями экзотических птиц, выложенными разноцветными породами дерева. Он положил обе ладони на ящик. Через несколько секунд раздался едва слышный щелчок. Молодой человек откинул крышку.
Там, в фигурных углублениях из черного бархата уютно дремали части высокоточной снайперской винтовки системы «Коршун». Он с нежностью прикасался к ним ухоженными белыми пальцами, соединяя их в единое целое, словно ласкал нежно любимую женщину. Через двадцать секунд его сильные руки любовно сжимали черную восхитительную смерть. Он достал из коробки всего один патрон (больше ему не понадобится), зарядил оружие и вернулся к окну.
Картина не изменилась: маленький паразит под влюбленным взглядом бабушки продолжал заниматься своим черным делом, нарушая душевное равновесие окружающих. Молодой человек отодвинул фильтр, снял с «Коршуна» предохранитель и упер в голое плечо приклад. В оптический прицел он пристально наблюдал за мальчиком. Видимость была отвратительной, но для него это были сущие пустяки. Он был из тех, кто мог убить черную кошку в темной комнате, даже если ее там нет. Сейчас нужно быть предельно точным. Стрелка и цель разделяло каких-то двести метров. Он подождал, когда ячейка сетки и висок ребенка совместятся, и нажал на спусковой крючок.
«Коршун» сработал, как всегда; почти без отдачи, четко и совершенно безукоризненно.
Мальчик упал ничком на раскаленный серый асфальт, размеченный белыми линиями. Из крошечной ранки на виске вытекло немного крови. Назойливый звон прекратился. Обитатели высоток вздохнули с облегчением. Наконец-то это кончилось! Бабушка выронила книгу из рук, и, с трудом удерживая равновесие на каблуках-шпильках, заспешила к внуку. Ее Вселенная уменьшилась до размеров маленького хрупкого тельца, перед которым она сейчас рухнула на колени. Женщина обняла его и прижала безжизненную голову к груди. Ее лицо застыло маской горя, из неподвижных темных глаз потоками хлынули слезы.
Впрочем, на эту обыденную трагедию мало кто обратил внимание. Да и сама бабушка, если бы это случилось не с ее внуком, поступила бы точно также. Кто-то из мам, сидевших рядком на скамейке, вызвал труповозку. Звать полицию или «скорую» никому не пришло в голову. Дети также продолжали резвиться, круг солнца – желтеть сквозь смог, стрижи – летать, а воробьи – весело чирикать в кустах чахлой сирени.
Молодой человек с таким же благоговением разобрал «Коршуна» и водворил на место. Его не терзали ни сострадание, ни муки совести. Для него это была всего лишь цель, как и многие другие, с которыми ему приходилось сталкиваться по долгу службы. Завтра он заплатит небольшой штраф, в то время как за убийство воробья ему бы грозило до семидесяти лет тюрьмы.
Он снова с удобством разместился на своей оттоманке и вернулся к прерванному чтению. Книга, которую он читал, называлась «Происхождение живого: механизмы и смысл».