Последний архиепископ

Глава 26
Отец Жозеф Теофил Теодорович ехал в поезде в сопровождении своего секретаря Франциска Комусевича. Было начало мая, и путь их долгий пролегал через обширные земли Крымского полуострова. Днем, отдыхая от мирских трудов, архиепископ глядел в окно, завороженно любуясь на раскинувшуюся бескрайнюю степь. В это время степь расцветала яркими красками, покрывалась зеленым ковром высокой травы, и здесь и там вспыхивали алым узором дикие маки и тюльпаны - целое море - на сколько хватало глаз, покрывали они сопки до самого горизонта. Предзакатное солнце оранжевыми темнеющими лучами осветило землю, как бы прощаясь с ней до утра, и в свете взору бросились раскинувшиеся вдалеке небольшие селения под кронами высоких кипарисов, а по обочинам железной дороги, будто стражи здешних земель, стояли древние истуканы, выточенные из камня давно исчезнувшим в веках народом - гордые, безмолвные, пережившие ветра и вьюги, мороз и жару, сменяющие друг друга из года в год на протяжении многих столетий.
Рассвет встретили в том самом месте, где бескрайние ровные степи постепенно - словно опасаясь чего-то, переходили в высокие каменистые горы, по склонам которых меж булыжников росли колючие кустарники с тонкими темно-зелеными листьями. Первые лучи позолотили поначалу вершины гор, а затем окутали зеленые сопки золотистой дугой. Дикая завораживающая красота предстала перед взором путников. Отец Жозеф, привстав с койки, окинул мелькавший пейзаж и сердце его, до этого закрытое от философских рассуждений, вдруг подсказало ему иной ход мыслей. Он, любуясь четко вырисовывающимися на фоне чистого неба горами, цепью растянувшихся у края горизонта, понял, почему Крым всегда был и остается лаковыми кусочком для многих народов, ради которого в течении столетий было пролито столько крови. Архиепископ глубоко вздохнул, обратился с вопросом к Франциску Комусевичу:
- Скажи, неужто эта земля и правда столь прекрасна?
- Я сожалею, святой отец, но меня никогда не привлекала природа, наверное, мои очи слепы к ней.
- Красоту - истинную красоту следует видеть сердцем.
Секретарь промолчал, не найдя, что ответить. Он услужливо достал нехитрый завтрак, поинтересовался:
- Ваше высокопреосвященство, не желаете ли разделить со мной утреннюю трапезу?
- Да, почему бы и нет? - проговорил как о чем-то незначительном отец Жозеф, все еще глядя в окно.
- Я позову проводника принести нам чай.

Вскоре поезд свернул на юго-восток и направился в Судак. Здесь уже не было высоких гор, небольшие вершины Перчем и Урбаш приветливо встретили путников на подходе к городу, раскинувшегося на черноморском побережье в уютной бухте. Сам Судак располагался в долине Алепхор, покрытой ковылем, полынью и чабрецом. Широкие и узкие дороги, петляющие вдоль холмов и сопок, покрытые густой пылью, которую морской порыв ветра любил гонять над землей, редкие кустарники, посаженные добрыми руками здешних крестьян - если всмотреться, то можно подумать, что ты попал в одну из стран Ближнего Востока, жители которого за тысячелетия привыкли к песку и палящему солнцу.
Чуть дальше синела полоска моря - яркая, золотистая в майских лучах. Франциск немного опустил окно и в купе сразу ворвался теплый бриз - свежий, солоноватый. Вот и конец первой половины их пути. Поезд прибыл на станцию. Святых отцов встретил кортеж местной епархии, и вскоре Жозеф восседал в салоне автомобиля, быстро несущегося по городским улицам. Они направлялись к пристани - там ждал отплытия пассажирский теплоход.
Выехали за пределы петляющих паутиной улиц. Дорога протянулась вдоль моря. На скале, поднимавшейся над водой и покрытой зеленым ковром степной травы, высилась Генуэзская крепость - древнее сооружение, имеющая две линии обороны - внешнюю и внутреннюю. Огибающая прибрежную скалу, стена с бойницами и башнями величественно вырисовывалась посреди безлюдной долины. Попросив остановить автомобиль, архиепископ вышел из него и в сопровождении верного секретаря направил стопы к крепости, возведенной в незапамятные времена и переходившей из рук в руки разным правителям, начиная от воинственных хазар, византийцев, генуэзцев, а после турков. Солнце светило на высокие башни, и отец Жозеф, впитывая в себя всю ее несокрушимую твердыню, стоял, зажмурившись, с запрокинутой головой, а прохладный морской ветер трепал полы его черной сутаны.
- Хотел бы я знать имена тех, чьими руками возведены сие творения, - молвил он, глядя на крепость, - из уроков истории мы узнаем имена великих царей, князей, полководцев, но ведь это так несправедливо, что те, кто создавал памятники, пережившие столетия, канули в неизвестность, а кости их давно истлели в неприметных могилах.
- Строителей было сотни. Как всех узнать?
- И все, Франциск, ты согласен с моими доводами, ибо по твоему лицу я вижу искреннее восхищение перед представшей ныне твердыней.
Комусевич глубоко вздохнул. По природе своей он не был мечтателем, то отныне, окунувшись с головой в новый, доселе неизвестный ему мир, он, сам того не ведая, пробудил в душе сокровенную человеческую тягу к настоящей - нерукотворной красоте: степь, гряда черных цепей, а теперь уже и море.
Автомобиль добрался до пристани. Архиепископ ступил на берег и прислушался: внизу, под ногами, шумел прибой, а над головой с громкими криками кружились чайки. Он и ранее видел море, но лишь вдалеке, в детстве, сегодня же оно предстало перед ним воочию - грозное, сильное. Это был совсем иной мир, другая картина бытия. Степи, горы - о, те всегда хранили живое молчание, словно замерев на век, но не море - оно всегда говорило о чем-то, только на своем языке, и сила его превосходила все остальное: для водной стихии нет никаких преград и ничто-никто не может остановить его поток.
Закутавшись плотнее в плащ, отец Жозеф медленно поднялся по трапу на борт корабля, за ним, не отставая, с чемоданами в руках, последовал Франциск Комусевич; лицо секретаря покрылось капельками пота, надутые щеки покраснели от напряжения и тяжелой поклажи, но даже так он оставался несказанно рад выпавшему ему случаю сопроводить архиепископа в длительном путешествии.
Моряки погрузили бочки с родниковой водой и запасы провизии, крысы, скрываясь от людских глаз, пробрались незаметно в дальние углы корабля. Теплоход отплыл пополудни, а за спиной еще какое-то время мелькал берег с зелеными скалами да возвышающаяся на горе Генуэзская крепость.
Поздно вечером погода ухудшилась, поднявшиеся волны шумно бились о борт судна, некогда яркие звезды заволокли тучи и вмиг стало холодно. Архиепископ Жозеф Теофил Теодорович отдыхал в своей каюте, при свете керосиновой лампы читал вслух, медленно, обдуманно Священное Писание.
- " И встал Иона, чтобы бежать в Фарсис от лица Господня, и пришел в Иоппию, и нашел корабль, отправлявшийся в Фарсис, отдал плату за провоз и вошел в него, чтобы плыть с ними в Фарсис от лица Господа. Но Господь воздвиг на море крепкий ветер, и сделалась на море великая буря, и корабль готов был разбиться", - он замолчал, вперил взор на дверь. В каюту прошел, немного пошатываясь, Франциск: лицо бледное, глаза тусклые - который час мучила несчастного морская болезнь.
Франциск плюхнулся на стул и единым залпом опорожнил стакан с холодной водой.
- Все дамы и господа спустились ужинать в ресторан. Не желаете ли присоединиться к ним, Ваше высокопреосвященство? - учтиво спросил Комусевич.
- Только не сегодня, у меня нет аппетита, - молвил Жозеф, растянувшись на кровати во весь рост.
- Вам тоже плохо?
- Нет, дело не в этом. Я сильно устал, к тому же море неспокойно, что вызывает в моей душе тревогу. До твоего прихода я читал стих о пророке Ионе, и ныне я сам ощущаю себя Ионой.
- Опасаетесь, что огромный кит проглотит нас?
- Не кита я боюсь, а моря; неспокойная, разрушительная стихия. И как только моряки проводят месяцы плаванья, бороздя водные просторы?
- Кесарю кесарево, - чуть помедлив, ответил Франциск.

Путешествие по морю растянулось на несколько дней. Пройдя Черное море, судно перешло пролив Босфор, вышло в Мраморное море, а из него через пролив Дарданеллы - в Средиземное и устремилось на юг; теплые ветра жарких стран приветливо встретили путешественников легким воздушным касанием.
Отец Жозеф поднялся на палубу, с наслаждением подставил бледное лицо жарким лучам, с замиранием прислушался к плеску волн о борт теплохода. Безмятежное приближение лета мягким, плавным потоком входило в него через зрение, слух, кожу, и на миг он позабыл обо всем на свете, мыслями воспаря к небесам, к Богу. К нему подошел капитан, достав портсигар, предложил одну сигарету архиепископу, тот однозначно отказался, мотнув головой.
- И что жизнь у вас? - проговорил капитан низким, хрипловатым голосом. - Ни жениться, ни пожить в свое удовольствие. Только пост и молитвы, молитвы и пост. Не жизнь, а тоска зеленая, - оглядев Жозефа с ног до головы, добавил, - ты господин видный, благородный, дамы таких любят. И зачем вам понадобилось заточить себя в тюрьму, лишившись тем самым простых людских радостей?
- А, все не так просто, - проговорил святой отец и его лицо, до этого светло-одухотворенное, покрылось тенью грусти.
- Она было хороша собой, верно?
Архиепископ вздрогнул, по телу пробежал холодок, он пристально посмотрел в насмешливое лицо капитана, густо заросшее бородой: как он угадал? Вслух произнес:
- Да, красивее ее никого нет на свете, в толпе всегда я замечал лишь ее, во сне взирал на ее дивный облик. Сейчас она далека от меня и в то же время сказочно близка, - святой отец глянул вниз на волны: морская синева была подобна прекрасным очам Магдалены, пена морская напоминала ее белые длинные локоны, струящиеся по плечам.
Капитан, обратив внимание на его отрешенный вид, решил сменить тему разговора; присвистнув, указал рукой вперед:
- Вот скоро конец нашего пути.
Архиепископ глянул туда, куда указывала рука капитана: далеко, в светлой пелене белели высокие башни и купола, а внизу, у самого корабля, плыли, сопровождая их, дельфины. Отец Жозеф перекрестился, тихо молвил:
- Благослови, Господи. Наконец, - и осенил себя крестным знаменем.
Капитан окриком раздавал команды. Пассажиры постепенно заполнили борт, в нетерпении теребя ручки чемоданов. Теплоход медленно, но верно входил в порт Яффо. Жаркое полуденное солнце осветило старинные каменные дома с плоскими крышами, белоснежную башню минарета и возвышающийся надо всем маяк - этот неотъемлемый хозяин всех портов.